Криворотов: Он мог нанести удар по партии.
Чернышев: Она выдержала бы.
Криворотов: Я думаю, что он, во-первых, по партии удар вряд ли нанес бы, скорее по себе, что, собственно, и было. Во-вторых, даже если бы он нанес удар по партии, я думаю, в этой ситуации это все бы как-то сдемпфировали, сказали бы, что он переутомился просто, упрятали бы его в больницу, сказали бы, что он был хороший, хороший, — а потом враги подсыпали приворотного зелья…
Чернышев: Получается почти библейская история. Человек осужден быть грешником,
— но он настолько был талантлив, настолько силен, могуч, он был как полубог, а после смерти оказалось, что почти бог… Он аки Прометеус вступил в борение с силами рока и всячески пытался исправиться, все-таки как-то преобразовать свою роль в пьесе в положительную. Но это была безнадежная игра гениального артиста, который играет злодея и очень хочет, чтобы его полюбила публика или хотя бы часть публики, и он показывает, что злодей мечется, страдает, что он не хотел, что он силой обстоятельств не может выйти из роли… В рамках роли он делал почти все, что мог. Он умер, трагически страдая, или — это еще более серьезно: он искупил свой грех, который казалось бы, и не собирался брать на душу, ценой мучительной смерти и трагического одиночества.
Но тогда возникает вопрос: зачем история породила эту фигуру? Живой пример для постановки проблемы оправдания Бога. Что же такое творят силы небесные, за что мучают человека хорошего?
10. Основатель династии Ульяновых
Криворотов: На этот-то вопрос ответ в принципе может быть дан, и он состоит в том, что, начиная с некоторого момента, часть российской образованной элиты начала уходить в революцию. Почему? В каком-то смысле это происходило потому, что фактически достаточно традиционные установки русской культуры, связанные хотя бы с Третьим Римом, царством божьим, мессианством, устроением справедливости и т. д., через бюрократический государственный аппарат перестали внедряться. А ведь русский бюрократический аппарат был в достаточной степени и довольно долго революционен, революция-то шла все время сверху. Последним актом такого рода явилось освобождение крестьян, но и до этого, в общем, предпринимались разного рода шаги достаточно серьезные. Но вот начиная с некоторого момента получилось так, что основная доминанта русской культуры разошлась с самодержавием, с государственным аппаратом, и часть этой интеллигенции ушла в революцию, стала контрэлитой, как бы на стороне народа, который воплощал в своей борьбе традиционные ценности. Собственно, эта контрэлита была в каком-то смысле обречена, по крайней мере та часть, которая в себе воплотила стремление этих масс. Какие были эти массы? Естественно, далеко не все население. Речь идет о традиционалистских маргинальных массах, которые в эпоху перелома притекают из деревни, и эта интеллигенция возглавила движение маргинальных масс, фактически сама оказавшись на периферии. В этом смысле тип Ленина — это тип классического русского реформатора, он ничем не отличается от Петра.
Есть два довольно отчетливо различающихся типа революций, которые по-разному протекают: революция в западном обществе и в восточном обществе. Классический пример революции западного типа — то есть когда идет борьба сословий за выход на политическую поверхность, борьба третьего сословия, в частности — это Французская революция. Мы это более или менее знаем, хотя далеко не до конца осознаем. В революции этого типа есть своя, довольно четкая, механика: некие силы бродят и поднимаются, как тесто, под их напором крышка квашни сдвигается, и они прорываются на поверхность. А есть революция другого типа, восточного.
Можно указать, например, на Китай, где она укладывается в теорию династических циклов. Это циклическая революция. Рано или поздно, согласно мифологеме, император теряет мандат неба, становится просто плохим: не заботится о своих подданных, жить становится все тяжелее — естественно, подданные начинают бастовать, возникают большие беспорядки в Поднебесной, и эти поднебесные беспорядки выносят на поверхность новую фигуру, которая получает мандат неба.
