Оставшиеся субботние часы прошли как-то невнятно. Лелик залез в ванную, долго там валялся и читал свои стихи. Они ему явно нравились. Потом Лелик взял почитать стихи знакомого поэта Фуфайкина, и они ему тоже неожиданно понравились. Лелик расстроился, бросил тетрадку на пол ванной и стал в уме сочинять стихотворение. Но в голове все время крутилась только одна фраза "Топор палача", после чего Лелик вспомнил, что надо побриться.
Вечером Лелик валялся на диване и грустил. Когда состояние легкой грусти достигло своего апогея, он не выдержал, снял трубку и набрал телефон Наташи.
– Але, – кокетливо раздалось на том конце.
– Наташ, – Лелик откашлялся. – Это я. Лелик.
– Да уж слышу, что не Майкл Джексон, – голос Наташи сразу обледенел.
– А я завтра на рыбалку собираюсь, – поведал Лелик.
– Ну?
– Что "ну"? На генеральскую рыбалку, между прочим, – обиделся Лелик на такое отношение.
– Ну?
– Чего тебе оттуда привезти? – поинтересовался Лелик, стараясь направить разговор в нужное русло.
– Норковое манто и кольцо с брильянтом, – ехидно ответила Наташа.
– Наташ, я из рыбки имею в виду, – почти взмолился Лелик.
– Я тоже твою рыбку имела в виду! – фыркнула Наташа. – Воблу привези. Сушеную. И сам ее сожри! – и бросила трубку.
– Вот жучка! – вслух произнес Лелик, совсем расстроился и решил выпить.
Между тем, в доме выпить было нечего. Кроме, конечно, свежекупленной бутылки коньяка. "Отпить, что ли, грамм пятьдесят? – подумал Лелик. – Там же пробка завинчивающаяся. А Максу скажу, что попробовал в магазине, чтобы всякую подделку не подсунули".
Эта мысль настолько обрадовала Лелика, что он мигом соскочил с дивана, помчался на кухню, зверским жестом свинтил пробку и налил себе стопку. Немного постоял в предвкушении, а потом задумчиво выпил. В животе сразу потеплело.
Лелик поплелся в гостиную, лег на диван и стал прислушиваться к внутренним ощущениям. На душе довольно скоро тоже потеплело. Лелик стал представлять, как он через какое-то время прославится, получит Нобелевскую премию по литературе, а Наташа увидит по телевизору его триумф и станет кусать себе локти. Картина была – просто упоительная. Но тут Лелик сообразил, что надо заранее прорепетировать речь перед нобелевским комитетом, а к такому делу без дополнительных пятидесяти граммулек не подойдешь.
Он опять сбегал на кухню, быстренько набулькал коньяка и уже залпом выпил, потому что смаковать было некогда. После этого Лелик вольготно расположился на диване и стал репетировать:
– Господа! – хорошо поставленным голосом начал он. – Каждый человек проходит свой собственный путь. Но у обычного человека – обычный путь. Родился, учился, женился, работал и умер. А у поэта – особенный путь. Поэт, господа, рождается и умирает в каждом своем стихотворении. Каждая строчка его стихов отнимает часть его души, часть сердца ("И печени, – подумал Лелик"). Именно поэтому, господа, поэты сгорают так быстро, – тут глаза у Лелика увлажнились.
Он быстро сбегал на кухню и хлопнул еще стопку, чтобы успокоиться. Потом внимательно посмотрел на бутылку, схватил ее с собой и побежал к дивану.
– Так вот, господа! – Лелик величественно взмахнул бутылкой. – Ваше признание моих заслуг – крайне лестно, но я вас уверяю, что высокая комиссия ошиблась. Не я, поэт, заслужил эту премию и мировое признание ("Шум в зале, – подумал Лелик"). В полной мере ее заслужил только Бог! Именно Бог, потому что он водит моим пером, а я – только генератор ("Нет, лучше сказать – трансформатор, – уточнил про себя Лелик") его Божественного Слова. Поэтому я благодарю высокое собрание, но вынужден отказаться от получения ста тысяч долларов, которые хочу передать… ("Кому бы передать такую кучу деньжищ?") которые хочу передать обществу анонимных алкоголиков! ("Бешеная овация в зале, все встают, – подытожил Лелик и перевел дух").
За время этой краткой речи Лелик успел несколько раз приложиться к бутылке, поэтому пребывал уже просто в состоянии эйфории. Но тут внезапно он представил Наташу, которая смотрит по телевизору его выступление, доходит до места, где он отказывается от денег и произносит:
