Студенты: Два-три.
Волкова: Давайте честно посмотрим друг на друга. Наверняка, 29-го никто не придет, все расползутся, кто-куда. Я-то приду. Я никуда не уезжаю. Я сегодня прочитаю то, что хочу, а всякую предновогоднюю чепуху под Новый Год. Там розенкрейцеры и прочие будут. Значит, скажите, вам про Рембрандта понравилось?
Студенты: Да!
Волкова: Вот запомните, его надо смотреть так, как я вам рассказывала. Не улыбайтесь. Я не фанатичка имени меня. Был знаменитый скрипач Сколярский. Он в Одессе руководил школой, и все мировые скрипачи были его учениками. Он всегда говорил о себя так: «Это все школа имени менЕ». Она и сейчас есть, но гениев, почему-то не производит. Что я хочу сказать: вот существует художественная школа, но, иногда, в ней бывает так, что, что-то в нее затесывается. Это не обязательно, но что-то попадает. Вот так в голландскую школу попал Рембрандт. Это ведь наслаждение смотреть на их маленькие, уютные, чистые холсты, дающие информацию о стабильности, сытой, чисто-накрахмаленной жизни. Вкусная еда, изумительные предметы, даже, если это метла. Они надували бычьи пузыри, мазали их медом и подвешивали на потолок. И туда заползали мухи, а затем они его выворачивали, мыли и снова вешали. И изумительно все, прекрасно. Они создали образ своей страны и мира. Сколько он соответствовал тому, что было в реальности? Не больше и не меньше, как образы мира, созданные другими художниками, потому что художники создают оптимальный облик своего мира и, конечно, Рембрандт просто родился таким «уродом». Гении же все уроды — они другие. Лично мне такие единицы доказывают то, что мы знаем о себе совсем не то. Вот ваш Хлебников совсем не такой. Все тихо-тихо, а потом вам — раз! и Конфуций, переводящий часы мирового времени. Надо вещи называть своими именами. Когда нет таких людей жизнь сгнивает. Они не очень комфортабельны для других, лишь иногда, но они очень нужны. Иначе жизнь остановится. Конечно, жить хочется в мире картинок малых голландцев, а не в картинах Рембрандта, но что поделаешь. Что у них всех общего? Я не могу на это ответить. Думаю, что эти люди рождаются с замыслом бога о человеке. И такой замысел был всегда.
Замечательный художник, кинорежиссер Николаш Форман сделал фильм о Моцарте. Я хочу напомнить вам об этом. Он сделал фильм о двух замечательных композиторах — Моцарте и Сальери. Только Моцарт воплотил замысел бога о человеке, а Сальери недовоплотился и закончил свою жизнь в сумасшедшем доме. Моцарту было тяжело и плохо, потому что гениальные люди очень несчастны, очень трагичны, а в них вложено намного больше, что могут переварить другие. И они трещат по швам, и не могут справиться со всем этим. Моцарт музыку не сочинял, он не успевал ее записывать. И Сальери у Пушкина говорит про него:
«Как некий Херувим он несколько занес к нам песен райских».
Понимаете? И Рембрандт такой же. С расширенным сознанием, помнящий то, что нам помнить не дано. Он помнил то, где он появился в этот мир. Поэтому в его картинах много непонятных людей. Та же девчонка с петухом в «Ночном дозоре». Кто она такая? Чего бежит? Или в «Блудном сыне», кто те люди? У него свой язык для выражения и он создает новые формы. Рембрандт не мог писать на том языке, как малые голландцы и, конечно, ему важна тема человечности. Настоящей человечности, высокой. Это тема очень серьезная, она высокой гуманности и глубины.
Он пишет лица, о которых никто ничего не знал и знать не мог, а если знали и встречали, то это были нищие евреи с базара. А когда Рембрандт видел этих нищих, он вспоминал свой первый приход в мир и видел в них библейских пророков. Никакого национального или этнического отношения не было. Он был художником и видел, как художник. Это из-за Зеркалья памяти и пропамяти. Идут, идут и наступают на нас, на мгновенье. Мы на черте прошлого и будущего. Из века в век, люди живут наделенные одними страстями. Они просто меняют эпохи и одежды. Остается лишь внимание и еще одно, о чем он пишет в своем автопортрете. Он стоит в одежде, лишенной любого обозначения. Он всегда апеллирует к нам. Он стоит с лопухом на голове и смотрит на нас. У него была школа и он любил учить, но что такое ученики Рембрандта? Они такую путаницу внесли! Он же ничему не мог их научить. Приходишь в музей, а там написано Рембрандт. Ты смотришь, а это не он. Тебя разыгрывают. И музеи это тоже знают. У них великолепные специалисты. Только эти картинки стоят один рубль, а его подлинники миллионы. Сорокина как-то заявила Пиотровскому: «А вот Паола Дмитриевна сказала, что у вас…» и он тут же: «Передай ей, чтобы она на порог не появлялась!»
