Когда Спиноза противопоставляет свою вечность бессмертию, мы прекрасно видим, что он имеет в виду. С точки зрения бессмертия – я могу знать, что душа бессмертна. Но в чем состоит бессмертие? Оно состоит в том, что я знаю – (только каким знанием, но это уже другое дело), – что моя душа не умирает вместе с телом. Даже если я принимаю платоновскую идею, что это – знание в неведомо какой форме, и все об этом говорят. Почему? Потому что бессмертие как будто бы полностью исключает «прежде» и «после», тем самым это уже вечность, но как раз ее можно обеспечить или познать только в виде «прежде» и «после». И Декарт еще скажет об этом: в какой форме? О том, что душа бессмертна, я могу сказать, что «я в этом уверен», согласно Декарту. Но в какой форме? Об этом я ничего не знаю. Самое большее – я могу утверждать, что существует некое «прежде» и некое «после»; что душа не рождается вместе с телом и что она не умирает с ним. Я могу утверждать «что», я не могу утверждать «то, что» или «как». Потребовалась бы, как говорят, интеллектуальная интуиция, но ведь у нас такой интеллектуальной интуиции нет.
Спиноза ставит проблему не так, потому что для него эта проблема состоит вовсе не в некоем «прежде» и некоем «после»; она состоит во «в то же время, что и». Я имею в виду, что в то же самое время, когда я смертен, я экспериментирую над тем, что я вечен. А экспериментировать над тем, что я вечен, – не означает, что было некое «прежде» и что будет некое «после»: это означает, что отныне я экспериментирую над чем-то, что не может уложиться в форму времени. А что это такое, что не может уложиться в форму времени? Дело в том, что у слова «часть» имеются два абсолютно противоположных смысла. А именно: существуют части, которые я имею, и это экстенсивные части, внешние по отношению друг к другу, и их-то я и имею в модусе времени. В действительности, я имею их временно, я имею их в длительности, я имею их в модусе времени. Хорошо. Но когда я говорю «интенсивные части», я имею в виду нечто совершенно иное. Два смысла слова «части» различаются по природе, потому что когда я говорю «интенсивные части» (= сущность), то это уже не часть, которую я имею, это уже не части, которые я имею; это часть, которая я есмь. Я – некая степень потенции, я – интенсивная часть, а другие сущности – тоже интенсивные части. Части чего? Ну, скажем, части могущества (потенции) Бога – говорит Спиноза. Экспериментировать, что я вечен, означает экспериментировать над тем, что «части» в интенсивном смысле сосуществуют с «частями» во внешнем, экстенсивном смысле и отличаются от них по природе.
Важное как критерий пропорциональности
Я экспериментирую здесь и теперь над тем, что я вечен, то есть что я представляю собой интенсивную часть или степень потенции, не сводимую к экстенсивным частям, которые я имею, которыми обладаю. И получается, что когда я лишаюсь экстенсивных частей (= смерть), то это не касается интенсивной части, каковой я являюсь от века. Я экспериментирую, что я вечен. Но опять-таки при одном условии – при условии, что я возвышусь до идей и аффектов, придающих этой интенсивной части актуальность. Именно в этом смысле я экспериментирую над тем, что я вечен. Стало быть, это – экспериментирование, которое означает вечность или некое сосуществование, а не бессмертие и некую последовательность, то есть отныне в своем существовании я экспериментирую над несводимостью интенсивной части, какую я представляю собой от века, какой являюсь вечно, к экстенсивным частям, каковыми я обладаю в форме длительности. Но если я не актуализовал ни свою сущность, ни даже свои отношения, если я застрял на уровне закона экстенсивных частей, сталкивающихся друг с другом извне, – в этот вот момент у меня нет даже представления об экспериментировании над тем, что я вечен. В этот самый момент, когда я умираю, – да, я утрачиваю наибольшую часть самого себя. И наоборот, если я сохранил свою интенсивную часть, пропорционально наибольшую, то что это означает?
Здесь, очевидно, существует небольшая, но ощутимая трудность. Она вмешивается, если угодно, в своего рода пропорциональный расчет экстенсивных частей, которые я имею, и интенсивных частей, какими я являюсь. Это трудно, поскольку между двумя смыслами слова «части» нет общей природы. Итак, как мы можем сказать, что одни или другие части являются б
