Я: Непросто это, быть тобой, не так ли, Агата?
Агата с удивлением на меня смотрит.
Агата: Не знаю… У меня получается просто так, само собой.
PAN лучше, если ты сейчас просто спрячешься куда-нибудь, трясогузка, меня от тебя тошнит, пойди какому-нибудь цыгану вылижи задницу, ты понял, вместо того, чтобы здесь вот такие вещи писать. Или вот, посмотри в окно и поберегись, чтобы в тебя ничего не попало. Твои кретинизмы не всякий переварит, кто в истории разбирается. Славяне (XIX век — чешские историки) — это новое название Венетов (их называли Словены — Словенцы как первобытные венеты), и живут они тут с конца ледникового периода, то есть уже как минимум 10 000 лет до цыган! Говорят, что цыгане были рабами фараонов в Египте, и другие сказки, факт, что они всегда были маргинальный народец, особо о них не писали даже в исторических хрониках, так что понять нельзя, откуда они и что с ними. Это — по исторической части. В социальный феномен цыган я вообще погружаться не хочу! Один бог знает, зачем он этих убогих так наказал.
* * *
Агата: Я хочу есть.
Ага, милая, ничего не поделаешь. Кто ж не хочет.
Мне уже давно очень хочется в туалет, но я ж молчу. Хотя с этим нужно что-то делать. Собственно, меня что-то не тянет идти за тот куст, за которым может скрываться непонятно кто. Я просто терплю до того момента, когда Шулич скажет, что ему тоже нужно отойти, чтобы пойти вместе; вдвоем как-то не так страшно. Потом потенциальные агрессоры будут заняты видом двух струек, а у меня будет вооруженная охрана. Но я все молчу, я ж не баба, чтобы искать себе компанию пойти пописать. Сидя здесь, у огня, перед Агатой, мне как-то не хочется.
Шулич: А что бы ты ела сейчас у себя, в этом вашем доме? Что, ничего с собой не взяла?
Действительно, о чем она думала?
Агата: Что в доме, то в доме. А об этом вы должны были подумать.
Я: Ты хочешь сказать, что у вас там наверху имеются скрытые запасы?
Шулич: Я-то как раз подумал об этом. А вот вы, не знаю, о чем думали.
Эта его фраза меня удивила, так же как и ее фраза. Что значит «подумал»? А Агата — что она имела в виду? Что, у них там что-то закопано? Клад? Полицейские должны обыскать дом. Найти неизвестно что. Чтобы никто другой не нашел.
Банда.
Шулич роется в своей сумке, которую раньше вынес к огню непонятно зачем. Пока он ничего из нее не доставал — наверное, ему казалось, что при таких обстоятельствах этого лучше не делать. Находимся в десяти метрах от машины, опасности нет. Может, он пойдет мочиться за машину? Это недалеко, и ничего не видно. Шулич вытаскивает что-то завернутое в белую мятую бумагу. Сверху размотал.
Шулич: С утра. С Миклошечевой улицы. Домашний запах.
Славный бурек, боже мой, этот тип взял с собой старый холодный бурек!
Агата: Его можно разогреть.
Шулич смотрит на нее, усмехается. Потом на меня.
Шулич: Вы хотите?
Я: Спасибо.
И улыбаюсь, хотя мне неловко, даже плохо. Я бы с ним ни за что не стал делить этот кусок, пусть это будет последний кусок пищи на земле. Даже если бы я знал, что умру от голода, я хотел бы оставить о еде хорошее воспоминание. Но вот Агата — даже смешно, как она старается удержать равнодушный вид, но это ее последнее замечание — Шулич вдруг посмотрел на нее по-доброму.
Шулич: Ну давай, положи его на теплый камень.
Откуда такое гостеприимство, непонятно.
Минуту назад он говорил о старухах, о сковороде, которой разбивают голову, о драке с врачом «скорой помощи», а тут вдруг: давай? Мне очень хочется в туалет, а не могу, а он… Да, этот покажет свои умения по выживанию в природе. Нужно выжить. Любой ценой. Ты это имеешь в виду? Потому что, похоже, так оно и будет. У Агаты даже посветлели глаза, она тоже забыла о том, как минуту назад на него орала. Бурек! Для нее, наверное, семейная ругань — что-то привычное. Уже поднялась, сделала пару шагов. Принесла к огню здоровый камень, довольно плоский. По размеру больше бурека. Замерла, вопросительно глядя на Шулича.
Шулич: Положи его на середину. На огонь. Подождем, пока согреется.
Агата склонилась над костром, придвинула камень, положила бурек на камень. Отдернулась в сторону от красных искр. Потрясла руками.
