Хотя Розенфельда и выпустили на свободу, за ним на долгое время установили слежку. Позднее его оставили в покое, видно убедившись в его благонадежности.
Он открыл частное похоронное бюро, занимавшееся изготовлением гробов, памятников, крестов, железных венков, крепов... Его контора выполняла даже заказы на эпитафии — два непризнанных поэта корпели над сочинением надгробных надписей.
Розенфельд процветал, даже стал совладельцем крупной брачной фирмы «Счастливая чета». Ни одни богатый бюргер или чиновник, женивший сына или выдававший замуж дочь, не мог обойтись без ее многочисленных услуг.
Вскоре Розенфельд вступил в нацистскую партию, щеголял со свастикой на рукаве, не пропуская ни одного сборища, внося щедрые паи в партийную кассу наци. Его уютный особнячок близ кладбища славился гостеприимством. К нему заезжали чиновники из имперского министерства пропаганды, эсэсовские чины, известные журналисты, писатели и художники, вращавшиеся в высших правительственных сферах. Они знали, что у Розенфельда всегда водится настоящий бразильский кофе, а в огромном трехстворчатом баре целый выбор напитков — от шнапса и американского виски до русской водки и английского джина. Сюда можно наведаться и с дамой — всегда найдется уединенная комната с охлажденным шампанским.
...Пройдя один квартал пешком, Розенфельд у пивного бара «Веселый лилипут» остановил подвернувшееся такси и с улыбкой спросил шофера:
— Вы свободны? — И, не дожидаясь ответа, открыл дверцу, сел на заднее сиденье. — Покатайте меня немного, Генрих.
Водитель, не оборачиваясь, поздоровался с Розенфельдом. И заговорил, внимательно следя за дорогой и чуть кося глаза в зеркальце — нет ли хвоста.
— Получена радиограмма из Центра. Через линию фронта под видом перебежчика переброшен агент Стрела. Задание внедриться в ряды тех, кто занимается формированием частей из военнопленных среднеазиатских национальностей, связаться с надежными людьми, готовить их к переходу на сторону Красной Армии или партизан, разоблачать перед военнопленными демагогию предателей из Туркестанского национального комитета. Нас обязывают помочь Стреле... Связь через Лукмана. Пароль: «Вам привет от Мамеда». — «Говорят, он умер». — «Нет, его укусил скорпион, но он остался жив».
Фюрст и его помощники, кажется, успокоились. Таганова направили в один из лагерей для военнопленных, поместили в отдельную комнату дома, изолированного колючей проволокой. Кормили из общего котла, давали эмигрантские газеты, снабдили подшивками журналов, выходивших на забытом чагатайском языке. На их страницах печаталась всевозможная антисоветская стряпня под различными подписями — Бенди, Айдин, Эльбек, Чапур, Санджар... Судя по стилю и бедности мысли, все писалось как будто одним человеком. С серых, невыразительных обложек на Ашира смотрели свинцовые глаза фюрера, попадались фотографии Вели Каюма, Баймирзы Хаита и их приспешников. Таганов внимательно вглядывался в лица врагов.
Однажды за этим занятием его застал Фюрст, похвалил за усердие:
— Мы, немцы, сами старательные, и любим старательных. Идеи подавляются идеями — такую гениальную мысль высказал рейхсфюрер Гиммлер.
Таганов усмехнулся про себя: ваш Гиммлер — заурядный плагиатор, изрек, чуть переиначив, слова великого Бальзака: «Идеи могут быть обезврежены идеями». Поэтому Ашир штудировал эмигрантскую литературу: чтобы бороться с врагом, надо знать, каким оружием он владеет.
— Я уезжаю в Берлин, — многозначительно подмигнул Фюрст, — но мы скоро встретимся. Может, кому привет передать?
Таганов знал, что Фюрст живет по соседству с Джемал, но не мог раскрывать свою осведомленность.
— Передайте мой привет, — пошутил Таганов, — самому рейхсфюреру СС Гиммлеру. На худой конец президенту Вели Каюм-хану, под началом которого я мечтаю служить. Надеюсь, он поможет мне отыскать сестру...
— А вы хитрец! — Фюрст игриво погрозил пухлым пальцем. — Упорхнуть хотите? Но сначала следует отработать. Не торопитесь, увидите еще своего президента...
Спустя несколько дней Таганова в сопровождении немецкого солдата, едущего в отпуск, направили в Смоленск. Дорога была неспокойной, поезд то и дело останавливался, часто попадались у дороги разбитые, не успевшие еще догореть вагоны, — работа партизан. Немец дремал. Аширу мучительно хотелось дать охраннику чем-нибудь по черепу и бежать из этого ада к своим, к партизанам.
