— Я с рекомендательным письмом, — нехотя выдавил Каракурт, раздражаясь тем, что пароль приходится говорить при людях. — Может, пригласите?
— Первый раз вижу человека, недовольного тем, что его в зиндан не приглашают, — пошутил Хабибулла, но, перехватив злой блеск в глазах гостя, закусил нижнюю губу, пропустил его в дверь.
Тюрьма у Каракурта тоже вызвала удивление. Не похожая на те, что видел в Кандагаре и Кабуле, она размещалась в пяти десятках приземистых домиков с узкими, почти под самую крышу, щелями, заменявшими окна. В несносную жару и трескучие морозы, на земляном полу, на старых драных кошмах и всяком тряпье, кишевших вшами и блохами, ютились в тесноте арестанты. В домиках, где попросторнее, ткали ковры, мелькали темные силуэты в чадрах, яшмаке — платке молчания. Раз есть туркменки, быть тут и туркменам: Мадер впустую Каракурта так далеко не пошлет.
Войдя в кабинет начальника тюрьмы, Курреев обменялся с ним второй половиной пароля. Затем снял с себя заплечный мешок и достал оттуда тугой сверток.
— Это от Вели Кысмат-хана. Доллары, как просили.
— Это все? — Хабибулла взвесил рукой сверток. — Я же не один. Мои люди думают, что я деньги гребу лопатой...
— Скоро будешь грести. — Каракурт по обыкновению перешел на привычное «ты». — Наши друзья вот-вот будут здесь, а они умеют ценить преданных людей. Тогда тебе найдется местечко потеплее — не вонючий зиндан, а кресло министра внутренних дел!
— О такой высоте и мечтать не смею. — Холодные глаза Хабибуллы алчно блеснули, он сглотнул слюну. — Я могу довольствоваться и скромной должностью пограничного комиссара, а брат мой — главного провизора... Он ведь в Сорбонне учился.
— Все будет! — Каракурт понимающе улыбнулся: у этого кафира губа не дура. — Я сам попрошу о том Вели Кысмат-хана. Мне он не откажет. А пока устрой меня надзирателем, дай имена всех арестантов, побывавших в Средней Азии.
— Таких я помню на память, особенно туркмен.
— И второе мое условие: я должен работать один.
— Я назначу вас старшим надзирателем, будете ходить всюду, подчиняться лишь мне. — И тут же поправился: — Для виду только...
Среди обитателей тюрьмы были и старые и молодые контрабандисты и торговцы опиумом, убийцы и воры, по национальности туркмены, узбеки, курды. Одни покинули родные края еще детьми с родителями, другие бежали после революции или в годы коллективизации, третьи сами не заметили, как очутились на чужбине, подавшись за родовыми вождями...
Посетив ранее темницы Кабула и Кандагара, Каракурт остановил выбор на немногих, разложив их по полочкам: на верхней те, кто сумеет перейти советскую границу, осесть там и собирать шпионские сведения; пониже — способные совершать диверсии, распространять слухи; на самом низу — убийцы и контрабандисты. Правда, от охотников отбоя не было, да не всем верил Каракурт, зная, что Мадер три шкуры спустит с него, если наберет всякую шушеру, годную лишь для того, чтобы расколоться перед чекистами.
А в Фарахе своей работой Каракурт остался доволен. Завербовав пятерых, которых тут же освободили из-под стражи, он с чувством исполненного долга собрался податься в Герат, встретиться с Эшши-ханом. И вдруг в кабинете начальника тюрьмы нежданно-негаданно наткнулся на самого джунаидовского сынка. Все такой же подвижный, коренастый, он ощупал Курреева неприязненным взглядом, но тут же в деланной улыбке оскалил желтые зубы. Что привело его сюда? Понапрасну он и шага не ступит.
— В зиндане немало моих людей. — Эшши-хан решил упредить любопытство Каракурта. — Ковры мне они ткут. Коммерция любит расторопных.
— Вот почему ты в Иран не поехал! — усмехнулся Каракурт. — Не легче ли их на волю выпустить?
— Голодные покладистее, и тюремные ковры подешевле обходятся. — Эшши-хан с издевкой поглядывал на Хабибуллу, думая о взятках, которые приходится давать ему — иначе арестантов не выделит.
— Хан-ага добрый хозяин, — вставил Хабибулла. — Доставил в зиндан жен своих батраков, что тут сидят. Они и ковры ткут и кошмы валят.
— А останется кому до срока с полгода, — с тонких губ Эшши-хана, окаймленных черными усами и бородою, не сходила ядовитая усмешка, — начальник тюрьмы делает мне подарок, выпускает нужного мне человека пораньше, и тот до могилы будет верен мне...
