— Плюнь на Кука! — хмелея, продолжал Мадер. — Человеку даны два уха и один язык, лучше молчать и слушать, чем плохо слушать и много говорить. Вы старый немецкий агент. Не пора ли нам работать не на янки, а на себя?
— А если я не соглашусь?
— Мой эфенди, — в голосе Мадера зазвучал металл. — Мы достаточно самостоятельны, чтобы избавиться от непослушного агента. Правители приходят и уходят, а разведки остаются. Разведчики вечны, мы пригодимся и через двадцать, и через тридцать лет... Американцы и англичане не простят большевикам их победного шествия по Европе. Они перегрызутся, а нам пожива...
— А если я скажу обо всем американцам? Куку?
— Двойной игры они тебе не простят! — заключил Мадер, чуть побледнев. — По крайней мере усомнятся в твоей преданности.
Каракурту ничего не оставалось, как принять предложение Мадера.
— Ты будешь заброшен американской разведкой в Среднюю Азию, — сообщил Мадер. — Я назову тебе имена и пароли среднеазиатских агентов, разумеется, не для того, чтобы использовать их на пользу янки, которые кооперируются с англичанами... Исключительно в целях содействия разведке ФРГ...
За несколько недель допроса, который вел Таганов. Каракурт уже привык к роли рассказчика. Он старательно вспоминал существенные и незначительные подробности из своей жизни. Ашир вел допрос ровным голосом. Но за внешним спокойствием скрывалась упругая, как тетива, мысль. Опытный чекист заданным будто невзначай вопросом заглядывал в тайники души допрашиваемого, располагал к разговору, и тогда у Каракурта неизбежно всплывали имена, даты, новые подробности... Ашир понимал, что Нуры кое-что скрывает, прячет в узелках памяти. Сейчас Таганов ждал, что Каракурт назовет имена среднеазиатских агентов, которые передал ему Мадер. Однако Нуры уже переключался на другое...
— Погоди, Нуры, — мягко остановил его Таганов. — Ты вспомни фамилии, что перечислил тебе Мадер...
Каракурт пожал плечами:
— Эти пароли и явки хорошо знают американцы, — попытался увильнуть он от ответа.
— Что ж, тогда изложи, как узнали американцы тайну Мадера, которую он доверил лишь одному тебе,— как бы равнодушно заметил Таганов. Он смекнул, что Нуры точно рассчитал, чем может вызвать горячий интерес.
— Дело в том, что на второй же день после беседы с Мадером я был снова приглашен на встречу с Куком, Он встретил меня злобно. Долго кричал, что я продался этому немецкому ослу, грозился расстрелять... А потом включил магнитофон, который точно воспроизвел всю нашу беседу с Мадером. Я слышал даже звук плотно закрываемой двери, звон рюмок. Но американец, поиздевавшись надо мной, остыл, усадил в кресло и заговорил ровным голосом: «Тебе, Каракурт, показалось, что уже наступило время, когда ты можешь спеться с немцами против американцев. Ошибаешься!» Далее он строго приказал мне держать язык за зубами и преданно выполнять поручения Мадера, разумеется, ставя обо всем в известность самого Кука. На всякий случай взял с меня письменное обязательство все секреты федеральной разведывательной службы Западной Германии, которые станут мне известны, передавать американской разведке. Кук обещал платить больше, чем Мадер... Он заверил, что мне будет обеспечена беззаботная старость.
— Беззаботная старость? — усмехнулся Таганов. — Уж не имел ли он в виду пенсионное обеспечение в Туркмении? Ведь посылал тебя в нашу республику... Кстати, а что сталось с твоим вкладом в швейцарском банке?
— Мадер оказался ясновидцем, — тяжко вздохнул Курреев. — Все мое золото улетучилось вместе с дымом терьяка... Кому я нужен? Даже самому себе не нужен. Денег у меня нет, убивать разучился — слишком стар...
В последние годы Каракурт чувствовал свою никчемность, часто подумывал о судьбе убитого им дешифровальщика: когда лимон выжат, корку выбрасывают. Он ловил на себе неприязненные взгляды своих «коллег», таких же предателей, как сам, которые сторонились его, опиомана. Но Родина, всегда видевшаяся Куррееву несбыточным сном, манила его как мираж.
— Я сильно виноват, — пробормотал Курреев. — За любое мое преступление меня можно ставить к стенке...
