— Так уж и плохи? — засомневался Ашир. — Я слышал, немцы готовятся к летнему наступлению...
— Брехня все это! — Ахмедов махнул рукой. — Минувшим летом пошли в наступление. А что из того вышло? Потому и Розенберг бесновался. Больше всех досталось нашему лопоухому Вольдемару. Рут не было, а то бы она прикрыла мужа своим телом... — Ахмедов заматерился. — «Вы же, господин Вели Каюм-хан, — разглагольствовал Розенберг, — почти всю жизнь прожили в Германии, хорошо знаете наши порядки, а ведете себя так, словно только что попали в рейх...» Чтобы успокоить Розенберга, выступил Мадер. И ты знаешь, что он предложил? Вместо мелких национальных комитетов создать единый комитет всех порабощенных большевиками народов, сформировать единую армию. Так прямо и заявил: «Хватит разбазаривать ценный людской материал, сколачивать отдельные шпионские и диверсионные группы, от которых пользы, как от козла молока. Надо создать целую десантную армию, способную совместно с националистами активно действовать в советском тылу».
Ахмедов достал из шкафа пачку дешевых сигарет, закурил, чмокая губами. Видя, как Ашир поморщился от табачного дыма, открыл форточку.
— А сто граммов, надеюсь, пропустишь? — И налил в стаканы прозрачную жидкость, отдававшую сивухой.
— Это можно. — Ашир особого желания пить не испытывал, по компанию решил поддержать. — Забыл уже вкус спиртного. Да и не тянет...
— Уж не муллой ли хочешь заделаться?
— Да хоть и муллой! Чем плохи наши законы, запрещающие пить водку, есть свинину? В нашу-то жару алкоголь с жирным мясом — другого яда не надо.
Ахмедов завистливо подумал: «Таких вот фанатиков немцы любят, хотя сами не прочь пожрать и налакаться. Недаром за месяц-другой он погоны шарфюрера заработал. Глядишь, и в штандартенфюреры выскочит. Быстро же, однако, ты, парень, научился пыль немцам в глаза пускать. Ну что ж, здесь, в Германии, особенно в ТНК, многие норовят показать себя истинными мусульманами — соблюдаем, мол, все религиозные обряды и обычаи, — а сами потихонечку по борделям шастают, пьют шнапс, обжираются свининой, которую эшелонами навезли из России».
— Вон наш Вольдемарчик, — снова заговорил Ахмедов, — молебны в мечети устраивает, речи правоверные произносит, а дома жрет яичницу на сале, холодным шнапсом запивает. А ты — муллой! Лучше уж в открытую!
Чокнулись, выпили. Закусили клейкой эрзац-колбасой, обильно приправленной чесноком, засохшим эрзац-сыром и корками черного хлеба. Ели молча. Ахмедов разлил остатки шнапса и, не дожидаясь Ашира, выпил, достал откуда-то вторую бутылку и налил в свой стакан до краев.
— Лопоухий-то наш, — захмелевший Ахмедов потянулся со стаканом к Аширу, но тот для виду лишь пригубил, — после совещания чуть не целовал майору ручки, все распинался: «Спасибо, дорогой фон Мадер, вы талантливый человек, подали умную идею. Недаром господин Розенберг сменил гнев на милость». А прошло несколько дней, Вели Каюм-хан не то сам дотумкал, не то кто надоумил, что предложение-то Мадера — это подкоп под Туркестанский комитет. Мина, как он сам любит выражаться...
Ашир, чтобы раззадорить собеседника, усмехнулся, неопределенно пожал плечами.
— Понимаешь, что получается? — Ахмедов глубоко затянулся сигаретой, выпуская изо рта дым колечками. — Мадер хочет сам создать армию и возглавить ее. А комитет останется с носом. Выходит, Мадер станет фактическим шефом ТНК, который он может со временем распустить...
— Ну зачем барону Мадеру ваш вшивый комитет? — возразил Ашир. — С какими-то туркестанцами возиться, обормотами типа Джураева. Я бы на его месте еще подумал, стоит ли влезать в свару?..
Видя в его глазах недоумение и наивность, Ахмедов снисходительно усмехнулся: умный вроде парень, а не понимает, еще в политики лезет.
— Для немцев главное — использовать туркестанцев как пушечное мясо. — Ахмедова, назидательно поучавшего Таганова, прямо-таки распирало. — Хозяином Мадера является сам Канарис, но думаю, что барон заручился через друзей и поддержкой Гиммлера. А Вели Каюм-хан ходит под Розенбергом, который с Гиммлером заодно. У немцев важно разглядеть, кто за кем стоит, кто к кому благоволит... Так вот, Канарис и Розенберг враждуют. А Розенберг знает, что фюрер недолюбливает Канариса. Раз враждуют хозяева, слугам сам бог велел. Вот и схватились и те, и другие, а страдают больше всего последние...
