Постучался. Не дожидаясь ответа, открыл дверь. В маленькой комнатке за тремя столиками и на потертом диване сидело шестеро туркестанцев. Двое в форме вермахтовских солдат, остальные — в штатском.
Навстречу поднялся приземистый, лысоватый человек с едва заметными следами оспы на ястребином носу, обличьем своим скорее смахивающий на курда, чем на туркмена. Это Рахман Ахмедов.
Солдаты тут же вышли. Люди в штатском, не поднимаясь с места, ответили на приветствие Таганова и бесцеремонно ощупывали его глазами.
У Ахмедова от возбуждений на носу выступили бисеринки пота. Встретил он радушно, словно старого приятеля, познакомил с теми, что остались в комнате. Круглолицый, сидевший у двери, отрекомендовался Курбаном Халмурадовым, диктором, другой, с густой копной черных волос, перебиравший ворох фашистских пропагандистских листовок, — Какабаем Джумашевым. Оба еще безусые юнцы. До войны окончили советскую семилетку, техникум, наверное, ходили в пионерах, были комсомольцами... Что их толкнуло на путь предательства?
Третий — с ним еще скрестятся потом пути-дороги нашего разведчика — Джураев, широкий в кости, гибкий, лет двадцати пяти. Он крепко пожал Таганову руку, вкрадчиво сверкнув вставной золотой челюстью. Подошел мягкой рысьей походкой, отошел так же бесшумно, сел и продолжал перебирать бумаги на столе, подолгу рассматривая листки в тонких папках с черной свастикой на обложке. Ашир заметил, как он напряженно вытянул короткую шею, неестественно поджал бледные губы — так жадно вслушивался в разговор.
Ахмедов, бросив неприязненный взгляд в сторону Джураева, усадил гостя на диван, наспех расспросил, как перешел на сторону немецких войск, и с нарочитой торжественностью произнес:
— Наш отец Вели Каюм-хан о вас уже знает все. Я ему докладывал. Он так и сказал: «Почему такой способный джигит в этой безликой массе агентов и диверсантов, именуемой тотальной агентурой?» Учтите, это — великая честь. Господин президент обещал принять вас. Идемте...
Когда вышли в коридор, Ахмедов шепнул Аширу:
— При золотозубом и рта не раскрывай! Подонок! Он все несет на хвосте Каюм-хану. Да еще и от себя приплетает.
— Какие у меня могут быть секреты? — недоуменно пожал плечами Таганов. — Но я понял вас.
— Я тебе, как земляку, добра желаю. Тут каждый шпионит друг за другом. Верхушка комитета — почти одни узбеки. Подпирают друг друга, а нашему брату подножку ставят, кое-кого в концлагерь упекли. Торгашеское племя!..
Таганова немало удивила циничная откровенность Ахмедова: с первого же знакомства поведать о закулисной жизни паучьего гнезда. «Торгашеское племя!..» Это о ком он? Ах, да, о Вели Каюме. Тот же сын крупного ташкентского торговца. Может, провоцирует? Разведчик вскоре понял, что предатель вел себя так не без корысти. Затравленный приближенными Вели Каюма, не без его ведома, он чувствовал себя здесь одиноким, и, стремясь обрести в своем земляке какую-то опору, с охотой вызвался устроить ему встречу с президентом, авось тот согласится вызволить его из зондерлагеря и определит на работу в ТНК.
— В кабинетах вслух никакого разговора не веди,— нашептывал Ахмедов. — В коридорах пока еще не догадались микрофоны вкрутить. Даже в туалете подслушивают, кафыры проклятые!
По коридору семь дверей. На них посеребренные, обрамленные в витиеватые черные рамочки надписи: «Редакция газеты «Новый Туркестан», «Редакция журнала «Национальный Туркестан». Таганов уже был знаком с этими изданиями. С их страниц смердило махровым национализмом, лютой злобой к Советам, раболепием перед гитлеризмом, фашистскими порядками.
На последней, седьмой двери с правой стороны было крупно выведено: «Приемная президента». Ахмедов без стука вошел первым, следом — Ашир. Приемная небольшая, в ней едва умещались два небольших стола, шкаф, железный ящик в углу, у единственного окна, выходившего во двор. Ахмедов перекинулся несколькими словами с секретаршей, поблекшей, чуть обрюзгшей блондинкой, проворно стучавшей на машинке. Она бесцеремонно оглядела Таганова с ног до головы и, словно делая одолжение, неохотно произнесла: «Заходите. Он ждет вас». Чуть помедлив, добавила: «Не засиживайтесь. У него с утра должен быть господин Кедия, президент Грузинского национального комитета».
