По-видимому, год этого указа был последним годом Ваганькова как села скоморохов. А вскоре и вообще село с его потешным (охотничьим) двором перевели на окраину Москвы — на Пресню.
Как память о старинном селе осталось название местности, где оно находилось, — Ваганьково. Но вот значение этого названия чем дальше, тем более забывалось.
В 1880-е годы А. А. Мартынов, работая над книгой «Названия московских улиц и переулков», выписал из словаря Даля слово «ваганиться», но не мог объяснить его связь с названием старинного московского урочища.
К этому времени знания и память о русском скоморошестве как в народе, так и в ученых кругах ограничивались самыми общими представлениями, да и само слово «скоморох» приобрело уничижительный оттенок. И уж конечно, при таком положении никому не приходило в голову анализировать различные категории скоморохов и выяснять, чем отличаются от своих собратьев «ваганы» и почему их название стало названием подмосковного села.
Однако поскольку проблема русского скоморошества, хотя бы в научном плане, существовала, то русская историко-филологическая наука обязательно должна была когда-нибудь обратиться к ней.
Первые серьезные работы о русских скоморохах в русской историко-филологической науке появились поздно, лишь во второй половине XIX века. Тогда сразу же обнаружилась крайняя скудость сведений о них в старых письменных источниках, притом почти все эти материалы были одного характера и одной направленности: или обличительная церковная критика, или запретительные акты светской власти. По этим документам можно было составить представление только о том, какое большое распространение имело скоморошество, но не о самом скоморошестве, скоморошьи тексты отсутствовали. Так как скоморошество обвинялось в распространении языческих обрядов, то их тексты уничтожались церковью так же, как все, относящееся к дохристианской русской религии.
Однако, несмотря на церковные преследования, иногда поддерживаемое властью, иногда не поддерживаемое скоморошество как культурное явление за свою долгую историю (с XI по XVII век) оставило свой след в национальной культуре. Поэтому изучение скоморошества пошло по пути выявления его элементов в этнографических данных, фольклоре, основываясь на косвенных указаниях в исторических и литературных памятниках, в реконструкциях по принципу аналогии.
К счастью, среди исследователей русского скоморошества оказались ученые широких взглядов и энциклопедического образования. В первую очередь, следует назвать академика Александра Николаевича Веселовского — создателя научного направления сравнительно-исторического литературоведения, рассматривавшего литературное творчество как общемировой процесс, пронизанный общими тенденциями, взаимовлияниями, аналогиями.
В своем анализе русского скоморошества Веселовский, будучи глубоким знатоком античных, западноевропейских и славянских литератур, западноевропейского и русского фольклора и этнографии, рассматривает скоморошество на фоне аналогичных культурных явлений средневековой Европы.
Сначала он выявил и отметил поразительное сходство и общность средневековых бродячих «потешников» разных западноевропейских стран — жонглеров, менестрелей, шпильманов и других, которые освоили территорию всей Европы, преодолев государственные и национальные границы. Далее ученый перечисляет обнаруженные им у русского скоморошества схожие черты и особенности. Внутреннее глубокое сходство обоих явлений — русского скоморошества и западноевропейского народного театра настолько поразило его, что заставило увидеть в русских скоморохах труппы комедиантов, пришедших в Россию из Западной Европы. «Они — захожие люди», — утверждал Веселовский.
Таким образом, было признано, что русское скоморошество — общеевропейское явление.
Путешественник-итальянец, наблюдая масленичное гулянье в Москве XVI века, сравнивает его с итальянским карнавалом: «Масленица напоминает мне итальянский карнавал, который в то же время и таким же образом отправляется… Карнавал тем только отличается от Масленицы, что в Италии день и ночь в это время ходит дозором конная и пешая городская стража; а в Москве самые стражи упиваются вином и вместе с народом своевольничают».
