В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд.
И памятью, как он, незлобен.
Таким образом, в результате московских слухов, рассуждений, сравнений родились исторические параллели, одна из которых и оформилась в четкую легенду, связанную с Сухаревой башней.
В. А. Тропинин. Портрет А. С. Пушкина. Акварель. 1827 год
Историк И. М. Снегирев, не имея документальных материалов, осторожно пишет, что «башня прослыла Сухаревою в память этого полка, верного престолу государеву», но не говорит о постройке башни Петром I.
Историк, как и полагается историку, корректен в обращении с фактами, но когда вступает в свои права художественное мышление, оно делает решительный шаг к созданию мифа. В 1827–1831 годах в Москве вышел путеводитель в 4 частях «Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского», составленный писателем И. Г. Гурьяновым, автором большого количества повестей для простонародного читателя. В нем легенда о постройке Сухаревой башни Петром Великим в качестве награды верному полковнику приобрела свою классическую форму.
«Это готическое здание с высокою осьмистороннею башнею, — пишет Гурьянов, — увенчанною двуглавым орлом — новый памятник того, что никогда усердная служба отечеству и верность к престолу не остаются без награды. Так наградил Великий Петр одного из своих подданных за верность его к престолу.
Первый шаг к Сухаревой башне напоминает нам начальника одного из стрелецких полков, полковника Сухарева.
Петр Великий знал цену верности Сухарева, и наградить дарами и почестями значило — наградить только в глазах современников. Петр хотел наградить примерно и для потомства, и сделал это: он приказал воздвигнуть на месте бывших Сретенских ворот величественное здание и наименовал башнею Сухарева; первое, в воспоминание отличной верности Сухарева, второе, что в окрестности сего места стоял и полк, и находился Приказ сего стольника».
С этого времени, с 1830-х годов, легенда о Петре — строителе Сухаревой башни получает широкое распространение и становится темой литературных художественных произведений. Все популярные статьи и очерки о Сухаревой башне теперь обычно начинаются рассказом о Петре I и «верном» Сухареве, этот сюжет разрабатывают беллетристы, им вдохновляются поэты. Очень характерно в этом отношении стихотворение Е. Л. Милькеева «Сухарева башня», написанное в конце 1830-х годов.
Призвал Великий воеводу
И молвил в благости своей:
«Хочу оставить я народу
Знак неподкупности твоей:
Где жил ты с верными стрельцами,
Построй там башню, да про вас
Она являет пред веками
Живописующий рассказ!»
Сказал, — и мощное желанье
Ретивый муж осуществил
И достопамятное зданье
Среди Москвы соорудил.
«Живописующий рассказ», попавший и в стихотворение Милькеева, переходя из одного сочинения в другое и повторяемый различными авторами в течение более двух веков, до сих пор многими считается неоспоримым историческим фактом. В сознании самых широких народных слоев именно он выступает тем краеугольным камнем, на котором зиждется историческая репутация Сухаревой башни.
Используя авторитет и славу имени Петра Великого, почитатели московской старины в XIX и начале XX века ратовали за ее ремонт и реставрацию и неоднократно добивались государственных субсидий на то и другое. В советское время, перевернувшее официальные исторические концепции с ног на голову, этот же факт использовал Каганович при оправдании разрушения Сухаревой башни как исторического памятника, говоря словами ленинского декрета 1918 года, «воздвигнутого в честь царей и их слуг», которые «подлежат снятию с площадей и улиц».
Когда же, в 1980-е годы, возникло движение за восстановление Сухаревой башни, имя Петра, к тому времени уже вернувшееся в число советских государственных положительных символов, вновь оказалось одним из главных пропагандистских аргументов за ее возрождение.