Легенды старой Москвы - страница 135

По уходе священника Филарет получил ответ от генерал-губернатора, который писал, что он манифеста не получал и, по его мнению, следует отказать начальнику Московского отделения Адмиралтейства в его просьбе. Но митрополит уже не мог последовать совету генерал-губернатора: в Сухаревой башне служащие Московского отделения Адмиралтейства уже присягнули императору Николаю I.

Всего лишь неполные сутки, но зато такие, когда решалась судьба русского престола. Солдаты, офицеры и чиновники Московской конторы Адмиралтейства были единственным в Москве подразделением, присягнувшим на верность новому императору.

Общая присяга по Москве началась лишь на следующий день, 18 декабря, в 8 часов утра в Успенском соборе.

Во время коронационных торжеств в Москве в августе-сентябре 1826 года Николай I посетил Сухареву башню.

Образ Сухаревой башни, который известен всей России, создавался в народном сознании в одинаковой степени как историческими фактами, так и легендами, окружавшими башню с самых первых лет ее существования. Может быть, легенды при этом сыграли даже более значительную, чем факты, роль. Недаром П. В. Сытин в подзаголовке к своей работе «Сухарева башня» на первое место поставил «народные легенды о башне» и лишь на второе — «ее историю».

В литературе XIX века, да и в некоторых работах нашего времени широкое распространение получила версия, что Петр I финансировал строительство Сухаревой башни, желая ее сооружением отметить «верную службу стрелецкого полковника Сухарева и его полка». Причем для подтверждения этого факта ссылались на текст памятной доски.

Поэт пушкинской поры М. А. Дмитриев в своем стихотворении «Сухарева башня» (1845 год), излагая эту версию, ссылается на памятную доску как на источник, подтверждающий истинность его рассказа:

Каждый москвич, идя мимо Сухаревой башни, видел мраморные доски с надписями, укрепленные на ней. Правда, прочесть, что написано на досках, было затруднительно: висели они высоко, да и надписи были сделаны старинным, непривычным для москвича XIX века шрифтом. Так что оставалось поверить поэту на слово, впрочем, он и сам, по-видимому, был уверен, что на досках написано именно об этом.

П. В. Сытин, крупнейший москвовед первой половины XX века, в своей брошюре «Сухарева башня», написанной и изданной в 1926 году, повторил общепризнанную версию. В более позднем своем труде «История планировки и застройки Москвы» (1950), книге специальной и малотиражной, а потому практически неизвестной широкому читателю, он после более внимательного изучения памятных досок и исторических документов пришел к иному мнению. «Несомненно, эти доски и надписи на них, — пишет Сытин, — должны были сохранить для потомков время и место строения каменных палат, с воротами и башнею, а также имена лиц, начальствовавших тогда над 2-м Стрелецким полком, здесь расположенным и несшим на башне сторожевую службу. Полк, по имени полковника, назывался также Сухаревым полком, а местность его стоянки — Сухарево… Естественно, что и Сретенские ворота Земляного города, построенные Петром в виде каменной башни, стали называть Сухаревой башней…

Но, во-первых, из приведенной выше надписи на воротах башни отнюдь нельзя вывести, что башня построена в честь Сухарева или в память об его подвиге; во-вторых, в изданном Петром I указе о наградах за Троицкий поход Л. П. Сухарев получил весьма скромную награду, сравнительно с другими, чего не могло бы быть, если бы Петр так высоко ставил его заслугу, что увековечил ее… грандиозным даже по тому времени памятником».

При финансовом участии какого-либо лица, а тем более государя, в памятной надписи на постройке обязательно указывалось: «пожаловал», «даровал», «иждивением такого-то». Такого указания в тексте памятной доски на Сухаревой башне нет, зато текст совершенно определенно свидетельствует о том, что строительство шло на средства Стрелецкого приказа и что царь не демонстрировал никакого особо теплого отношения к полковнику Лаврентию Панкратьеву сыну Сухареву.