Я убежден, что именно он посетил нас. Ну, конечно, иногда я начинаю сомневаться. Немногочисленны те, кому удалось его увидеть. Путь к нему темен и опасен, стоит хоть раз споткнуться — и ты потеряешь душу. Мой ребе с радостью отдал бы жизнь, чтобы увидеть его на одно молниеносное мгновение, на один удар сердца. Чем заслужил я то, в чем было отказано стольким другим? Не знаю. Но я утверждаю, что наш гость был им. К тому же я вскоре получил тому доказательство.
По традиции после ужина, перед тем как опять перейти к молитвам, полагается налить бокал вина для пророка Ильи, который в этот вечер одновременно посещает все еврейские дома, подчеркивая тем самым их нерушимую связь с Богом. И мой отец взял прекрасную серебряную чашу, которой никто никогда не пользовался, и налил ее до самых краев. Потом он сделал знак сестренке, чтобы она пошла и пригласила дивного посетителя прийти попробовать нашего вина. Мы хотели сказать ему этим: смотри, мы тебе доверяем; несмотря на врагов, несмотря на пролитую кровь, радость не покинула нас, мы предлагаем тебе вино, потому что верим в твое обещание.
Молча, сознавая важность этой минуты, мы поднялись, чтобы торжественно приветствовать пророка, должным образом почтить его. Сестренка встала из-за стола и направилась к выходу. Но наш гость внезапно воскликнул:
— Нет! Девочка, вернись! Я открою сам!
Что-то в его голосе заставило нас вздрогнуть. Он кинулся к двери и с грохотом распахнул ее.
— Смотрите! — завопил он. — Никого нет! Никого! Вы меня поняли?
С этими словами он выскочил на улицу, не затворив за собой дверь.
Мы так и окаменели стоя, с бокалами в руках, ожидая, когда же он вернется. Сестренка, чтобы не заплакать, зажала ручонками рот. Первым пришел в себя мой отец. Тихим голосом он позвал:
— Где вы, друг? Вернитесь!
Молчанье. Отец более настоятельным тоном повторил свой призыв. Никакого ответа. С горящими щеками я бросился на улицу, уверенный, что он на веранде; но там его не было. Я кинулся вниз по лестнице: он не мог уйти далеко. Но во дворе раздавались только мои собственные шаги. В саду? Под деревьями залегли тени, но его там не было.
Отец, мать, сестры, даже старая служанка вышли вслед за мной.
Отец повторял:
— Не понимаю.
Мать тихонько говорила:
— Где он прячется? Почему?
Мы с сестрами вышли за ворота и добежали до конца улицы. Никого.
Я крикнул:
— Эй, друг, где вы?
Несколько окон открылось:
— Что случилось?
— Вы не заметили тут польского еврея, такого сгорбленного?
— Нет.
Когда мы все опять оказались во дворе, мы едва дышали. Мать тихонько сказала:
— Можно подумать, что он сквозь землю провалился.
Отец повторял:
— Не понимаю.
И тут странная мысль вспыхнула в моем мозгу и тут же превратилась в уверенность: нет, мама ошибается, он не сквозь землю провалился, не земля, а небо расступилось, чтобы принять его. Незачем за ним гнаться, его здесь больше нет. Он поднялся в свое жилище в огненной колеснице, чтобы рассказать Господу, что его благословенный народ будет жив и в будущем.
— Друг, вернитесь! — в последний раз крикнул отец. — Вернитесь, мы будем вас слушать.
— Он не может тебя услышать, — сказал я. — Он уже далеко.
С тяжелым сердцем мы вернулись к столу и снова подняли наши бокалы. Мы прочли традиционные благословения и псалмы, и под конец спели Хад Гадья — страшную песню, где во имя справедливости зло призывает зло, смерть призывает смерть, пока наконец самого Ангела смерти не зарезал Всевышний, да благословенно будет имя Его. Я любил эту наивную песенку, где все, кажется, примитивно и просто: кошка и собака, вода и огонь, палачи и жертвы, понесшие одинаковое наказание в рамках единого Промысла. Но в этот вечер песня мне не понравилась. Я взбунтовался против смирения, которое она проповедовала. Почему Бог действует всегда слишком поздно? Почему не устранил Он Ангела смерти еще до первого убийства? Если бы наш гость остался с нами, он задал бы эти вопросы. Теперь, когда он ушел, их задал себе я.
Церемония кончалась, а мы все еще не смели посмотреть друг на друга. Отец в последний раз поднял бокал, и мы повторили за ним: «В будущем году в Иерусалиме». Никто из нас и подумать не мог, что это был наш последний Песах.
