Когда разросшаяся цивилизация наскучивала Архонту, он сносил её с земного лица так же просто, как смахивают со стола докучливые крошки прежней трапезы. Не жалея и не вспоминая о прошлом, потому что знал: всё начнётся заново...
В ледяных покоях Архонт не старел, и одиночество не тяготило его. Напротив, чем дольше он наблюдал мир, тем отчётливее презирал самую малую искру чужого разума. Он давно бы стёр опостылевший человеческий род, но питающим его стихиям требовалось присутствие сознающей себя жизни. И всесильный Архонт был вынужден смириться.
Всё изменилось, когда возле скал поселился старик, нищий безумец в ветхой лачуге. Сначала Архонт не обратил на него никакого внимания: за множество веков он привык наблюдать чудаков и кликуш, то отвергаемых, то превозносимых пустоголовой толпой. И властители дум, и неприкасаемые изгои на деле были не больше соломенных пугал для изумлённых ворон. Люди не могли принять реальность иначе, как поклоняясь кумирам и ниспровергая их, потому что сама природа их сознания иллюзорна.
К своему удивлению, однажды Архонт понял, что старик не погружен в пелену иллюзий, не цепляется за обряды и предрассудки, а разговаривает со стихиями. И стихии ему внемлют. Не просто слушают, а повинуются. Без принуждения, легко, словно желая этого. Самым отвратительным явилось их стремление приобщиться к мыслям и чувствам старого отшельника.
Много раз Архонт пытался сокрушить старика вместе с его лачугой, но стихии восставали против его воли. Впервые понял Архонт, что его власть небезгранична, и ему потребуются помощники среди людей. Те, кто ради власти или выгоды станут добровольными предателями своего рода: беспощадными подлецами, бездушными лжецами, бессердечными манипуляторами, бездумными губителями.
Набрав себе отщепенцев, Архонт провозгласил их знатью, потому что знал цену каждому. Вскоре, к своему изумлению убедился в том, что тысячами ничтожеств повелевать проще, чем единицами и что подобное управление разъединяет и неотвратимо портит сами основы мироустройства, превращая всё - в ничто...
Впервые ужаснулся Архонт, догадавшись, что если его знания не безупречны, то в мире наверняка существуют скрытые, более могущественные силы. Неведомые начала, незримые властелины, что наблюдают за ним и что способны расщепить его сущность, как обрушает весна наледь с крыш.
Вещая злоба
"Помни, Метеор: когда свершится правосудие небес и на звёздных весах будет отмерена мера, придёт твой срок. Поверь, Метеор, ты не спутаешь его с другим временем, но безошибочно узнаешь тот день, что позволит воспарить и заставит гореть. Прими, Метеор, свою судьбу - краткую, как жизнь мотылька, но прекрасную, как явление новой звезды..."
Много лет назад, накануне зимы, забытые северные предместья посетил странник. Он был немолод, голоден и необычайно утомлён, как пристало бродяге или пилигриму. Не просясь на постой, он сел возле колодца и принялся растирать натруженные дорогой ноги.
Шло время, но к страннику никто и не подошёл с приветствием, не выказал обычного гостеприимства. Редкие зеваки беззастенчиво рассматривали его ветхие одежды, посмеиваясь над неприглядным видом.
Только сын кузнеца, выпросив у матери несколько ломтей хлеба и стащив крынку молока, предложил угощение страннику.
- Как тебя кличут? - спросил старик, вытирая взлохмаченную ветром белую бороду.
- Отец назвал меня Яром, а ребята прозвали Злобой, - ответил кузнецкий сын без запинки.
- Злобой за что величают? - странник выгнул бровь, смахивая в рот последние крошки.
- Так оттого, что все дерутся до первой крови, а я не уступаю до последней, пока вздох в груди остаётся!
- Вот как... - старик на мгновенье задумался и продолжил расспрашивать беспристрастно, не желая слышать мальчишеской бравады. - Какой же прок, драться до последней капли крови?
- Одна беда со мной! - в сердцах воскликнул мальчик. - Тятя меня усердно порет, чтоб не стал оголтелым, а всё без толку!
- Суров твой тятя, - заметил старик, - только на то и дан отец, чтобы через него сын познал мир...
Старик поджал колени и, наклонившись, что-то начертал пальцем на подмёрзшей придорожной пыли. Затем он вытер пальцы о край одежды и протянул мальчику маленький камень. Непростой, каких тьма рассеяна под ногами, а словно сплавленный из стекла и металла.
