– Ах, попалась, птичка – стой! Мадам-джан, пойдем в баню! Любую выбирай на твой вкус, красавица…
– Фу! Срамник! – покраснела та и поторопилась поскорее удалиться.
– Не хочешь – как хочешь. Ходи тогда грязный!
А когда женщина скрылась из виду, Сако добавил со смехом:
– Наверно, изъян у неё есть какой-нибудь. Потому не хочет. Стесняется мадам-джан.
Под ногами торговцев, покупателей и зевак тут сновали мальчишки-тулухчи с глиняными кувшинами, распевая: «Тунели вада, халодни вада, чисти вада!» Человек, утоливший жажду водой из тоннеля, видел приклеенную с наружной стороны дна стакана надпись «пил халодни вада – 1 копейка платить нада!».
Тем временем, горы купленных цветов – в больших и маленьких корзинах – были уложены в нанятые повозки с впряженными в них лошадьми. А когда корзины закончились, цветы стали сваливать и без них, поверх самих корзин, перевязывая их тесьмой. Одна повозка, вторая, третья, четвёртая, пятая… они, доверху нагруженные срезанными и обрызганными водой дарами флоры, заскрипели и тронулись в путь с Мейдана, через Армянский базар, в сторону Головинского проспекта. Позади них шёл Нико, по лицу которого, не столько от яркого полуденного солнца, сколько от волнения, ручьями лился пот. И кружилась его голова, пьянея и сводя с ума от приторно-сладкого благоухания цветов, над которыми, словно над цветущими лужайками, летали беззаботные стрекозы, шурша своими прозрачными крылышками, жужжали трудолюбивые пчёлы, порхали легкомысленные бабочки…
Вереница повозок остановилась около гостиницы «Ориант», где на время гастролей остановилась актриса Маргарита. Носильщики, сопровождавшие груз, вполголоса переговариваясь, – нельзя в этом солидном заведении шуметь! – начали суетливо снимать охапки цветов восхитительной красоты и заносить их вовнутрь, поднимая на второй этаж с его элегантным интерьером, к дверям номера знаменитой актрисы. Ставили пахнущие ароматом корзины повсюду, к двери, вдоль длинного коридора, потом стали заставлять помпезную мраморную лестницу, запрудили ими парадный вход в гостиницу. Но неразгруженными оставались ещё три повозки. И тогда цветами стали усыпать сначала широкий тротуар, а потом уже и саму мостовую Головинского проспекта. Их запах заполнил всю округу, привлекая пытливых прохожих. Швейцар гостиницы многозначительно бросал зевакам, жадно наблюдавшим удивительное зрелище:
– Большой князь… Кто именно? Не велено сообщать! Проходите-проходите, господа дорогие, не толпитесь у входа! Это вам не цирк!
Но люди не расходились, продолжая глазеть на непонятное зрелище. Шум, галдёж, громкие разговоры и возгласы удивлённых прохожих, поднимавших головы и пытавшихся разглядеть окна той загадочной счастливицы, кому предназначалось сие дорогущее преподношение, разбудили Маргариту. Она села на постели и вздохнула. Море запахов – ласковых и нежных, радостных и печальных – наполнили её комнату. Взволнованная, она быстро оделась, ещё ничего не понимая. Надела концертное платье, тяжелые серебряные браслеты, прибрала свои роскошные волосы и, выглянув в окно, ахнула. Oh mon Dieu!
Отроду не видела она такого чуда! Как в сказке! Хотя и в сказках она о таком не читала. Сердце её замерло. Она догадалась, что этот праздник устроен для неё. Но кем? Кто этот таинственный незнакомец, бросивший к ЕЁ ногам миллион алых роз!
Счастливая улыбка родилась на её лице, губы смеялись, а на прелестных глазах навернулись слёзы умиления, которые она аккуратно смахнула кончиками своих тонких пальцев. Выглянула ещё раз в окно, под которым собралась чуть ли не половина Тифлиса с поднятыми вверх головами. Все смотрели на неё. И она – истинная артистка – начала рукоплескать публике.
– Марго! – услышала она за спиной громкий и страшно взволнованный голос сестры, ворвавшейся к ней в номер. – Ты видела это? Такого ещё никогда и ни с кем не происходило! Ни в жизни, ни на сцене… Что за богач здесь чудит?
– Не знаю. Франсуаза. Быстренько разузнай, s’il te plaît!
Через минуту сестра вернулась. И не одна. За ней в номер медленно вошли знакомый ей гостиничный портье, неплохо изъяснявшийся по-французски, и какой-то странный, худой и бледный, но очень прилично одетый мужчина, должно быть, коммерсант. Или, мерчант, как называют богатых торговцев у неё на родине. Он снял шляпу, прижав её к груди, затем пригладил свои поседевшие, но благоухающие модным парфюмом волосы, и застенчиво взялся рукой за стену, словно боялся упасть.
