Поспешно раскрыв котомку, он достал коробку с трутом и огнивом. Неведомый хозяин хижины уже сложил в очаге дрова, как это заведено в лесной глуши. Рек собрал в кучку под хворостом сухие листья, полил их лампадным маслом из кожаной фляжки и стал высекать огонь. Пальцы у него застыли, и искры тут же гасли – он остановился, заставил себя медленно, глубоко подышать и снова ударил огнивом. На этот раз трут затлел. Рек осторожно раздул огонек, а когда занялись прутья, стал подкладывать мелкие ветки. Огонь начал разгораться.
Рек подтащил к очагу два стула, набросил на них одеяла и вернулся к девушке. Она лежала, едва дыша.
– Все эти проклятые доспехи, – проворчал он и стал развязывать на ней полушубок, поворачивая ее с боку на бок. Вскоре он раздел ее и принялся растирать. Подбросив в огонь еще три полена, он расстелил на полу перед очагом одеяла, положил на них девушку и стал тереть ей спину.
– Не вздумай у меня умереть! – рявкнул Рек, массируя ей ноги. – Посмей только! – Он вытер ей волосы полотенцем и завернул ее в одеяло. На полу было холодно, из-под двери тянуло морозом, и, пододвинув лежанку к очагу, он переложил туда девушку. Пульс девушки бился медленно, но ровно.
Он взглянул ей в лицо – оно было прекрасно. Не в общепринятом смысле – этому мешали слишком густые, сумрачные брови, квадратный подбородок и слишком полные губы. Но в лице ее были сила, мужество и решимость. И не только – во сне черты ее лица стали нежными, совсем детскими.
Рек тихонько поцеловал ее.
Потом застегнул свой полушубок, отодвинул стол и вышел в бурю. Гнедой фыркнул, заслышав его шаги. Под навесом лежала солома, и Рек, взяв пучок, вытер коню спину.
– Ночь будет холодная, парень, но тут ты не пропадешь. – Рек покрыл попоной широкую спину мерина, покормил его овсом и вернулся в хижину.
К девушке вернулись живые краски, теперь она мирно спала.
Пошарив по полкам, Рек отыскал старый чугунок. Достал из котомки полотняный, со стальной защелкой мешок со съестным, извлек оттуда вяленое мясо и стал варить похлебку. Согревшись, он скинул плащ и полушубок. Ветер снаружи бросался на стены, но внутри жарко пылал огонь, наполняя хижину мягким красноватым светом. Рек стянул сапоги и растер себе ноги. Хорошо, однако, быть живым.
А есть-то как хочется!
Он взял глиняную, обшитую кожей манерку и попробовал суп. Девушка пошевелилась, и он подумал, не разбудить ли ее, но решил, что не надо. Она так хороша, когда спит, – и сущая ведьма, когда бодрствует. Она повернулась на бок и застонала, высунув из-под одеяла длинную ногу. Рек вспомнил ее тело и усмехнулся. Ничего мужского в нем нет! Она просто крупная – но сложена превосходно. Он смотрел на ее ногу, и улыбка исчезала с его лица. Он представил, как лежит нагой рядом с ней…
– Ну нет, Рек, – сказал он вслух. – Ты это брось.
Он укрыл ее и вернулся к похлебке. «Готовься к худшему, – сказал он себе. – Проснувшись, она обвинит тебя в том, что ты воспользовался ее слабостью, и выцарапает тебе глаза».
Он завернулся в плащ и улегся перед огнем. На полу теперь стало теплее. Он подбросил дров в огонь, положил голову на руку и стал смотреть, как кружат, скачут и изгибаются огненные танцовщицы.
Скоро он уснул.
Разбудил его запах поджаренной ветчины. В хижине было тепло, а его левая рука опухла и затекла. Рек потянулся, застонал и сел. Девушки нигде не было. Потом открылась дверь, и она вошла, стряхивая снег с полушубка.
– Ходила посмотреть на лошадь. Есть будешь?
– Да. Который час?
– Солнце часа три как взошло. Снег почти перестал.
Он распрямил свое ноющее тело. Спина совсем онемела.
– Слишком долго я спал на мягких постелях в Дренане.
– И брюшко у тебя оттого же.
– Брюшко? У меня просто позвоночник так выгнут. И мышцы расслаблены. Ну ладно, пускай брюшко. Еще пару дней такой жизни – и оно сойдет.
– Не сомневаюсь. Однако нам повезло, что мы нашли это место.
– Да.
Она перевернула ветчину, и разговор умолк. Рек почувствовал неловкость и заговорил – одновременно с ней.
– Смешно, – сказала она.
– Вкусно пахнет, – сказал он.
– Вот что… я хотела сказать тебе спасибо. Ну, вот и сказала.
