— Не забывай о том, что ты — часть клана.
С этими словами Деметра вновь наколдовала мне защиту. Я тут же почувствовала себя хорошо и спокойно.
Мать зажгла в комнате пять свечей, расставив их так, чтобы они образовали вокруг меня пентаграмму, приготовила укрепляющий настой и вручила мне кусок малахита. Стоило мне прижать его к сердцу, как мой пульс выровнялся, а кровь свободно заструилась по венам. Страхи улетучились, защита придала мне уверенность, настой успокоил, и мне стало очень хорошо внутри светящейся пентаграммы, возникшей по воле моей любящей матери.
Деметра решила, что я сделала надлежащие выводы из преподанного урока, но она плохо меня знала.
— В пятницу я за тобой заеду, — сказала она, — и мы отправимся на праздник Имболк в Кадакес.
— Я не хочу.
Я действительно не хотела в Кадакес и все еще чувствовала себя напуганной и слабой. Наверняка в тот момент Деметра могла бы легко убедить меня вернуться в лоно клана, но она сама все испортила.
— Селена, мне очень важно, чтобы на этом шабаше ты была со мной.
— Почему? — спросила я, ожидая, что мать скажет, что хочет представить свою замечательную уже почти взрослую дочь колдуньям из других кланов и как она мною гордится, но Деметра не стала принимать во внимание особенности психологии семнадцатилетней девушки.
— В Кадакесе состоятся выборы Предводительницы нашего племени. У нас с Клаудиной сторонников практически поровну, и твой голос может все решить.
Я вздрогнула, как от пощечины — значит, матери важна не я сама, а мой голос, способный удовлетворить ее амбиции!
— Я никуда не поеду. Не желаю участвовать в ваших нелепых разборках!
— Это не нелепые разборки, Селена! Это вопрос большой политической важности.
— Ты и представить себе не можешь, какими жалкими вы кажетесь со стороны!
— Если мы кажемся тебе жалкими, — попыталась уговорить меня мать, — прими участие в жизни клана и сделай ее более достойной.
— Вот еще!
— Пойми! Именно мы диктуем законы остальным омниорам! Это не пустяки.
— Я не желаю быть омниорой.
— Твои желания не имеют значения. Ты омниора и всегда ею будешь.
— А когда я родилась, меня кто-нибудь спросил, хочу ли я быть омниорой? Мне кто-нибудь предложил выбор?
— О каком выборе ты говоришь? — с некоторой растерянностью пробормотала Деметра.
— Возьми! — сказала я и, решив поразить ее еще больше, протянула матери свою волшебную палочку.
— Ты что, рехнулась?
Нет. Я была в своем уме. Я просто решила проверить мать на прочность.
— Если ты пришла меня шантажировать, — заявила я ей, — пусть я лучше умру здесь, в постели, или пусть меня прикончит первая попавшаяся одиора.
На этот раз Деметра не стала бить меня по лицу и отнимать волшебную палочку, но и не стала скрывать своего возмущения.
— Когда тебе станет плохо, не обращайся ко мне за помощью.
— И ты ко мне тоже не обращайся. Я не стану помогать тебе в дурацкой крысиной возне с другими колдуньями.
Не говоря ни слова, моя мать мановением волшебной палочки уничтожила карнавальный костюм, в котором я собиралась изображать Баалату.
— Ну и пожалуйста! — воскликнула я. — Сошью себе другой!
Деметра молча вышла за дверь.
Трещина, возникшая в наших отношениях, почти затянулась, но я сделала все, чтобы она расширилась до размеров пропасти.
Через несколько минут ко мне в комнату на цыпочках вошла озабоченная Метрикселла.
— Вы опять поссорились?
В знак благодарности за участие в моей судьбе я обняла ее, потом встала с кровати и выглянула в окно.
Зимние дни на средиземноморском побережье, как правило, очень ясные. Когда ветер разгоняет облака, прозрачное голубое небо сверкает, будто летом. Но это обман. Кажется, раз солнце светит ярко, то и на улице тепло, но на самом деле там очень холодно.
Я подумала о Деметре, которой ее пышные волосы и ловкие умелые руки только придавали вид любящей заботливой матери. На самом деле она была жестокосердной колдуньей, все мысли которой были только о том, как подчинить своей воле остальных омниор. Судя по всему, их разборки были для нее гораздо важнее собственной дочери. Размышляя об этом, я лютой ненавистью ненавидела все наше племя.
