— Я рассказала вам обо всем, что мне известно. Правда. Если речь идет о человеке, почему столько людей умерло, чтобы сохранить его тайну? Франческо уверен, что объяснение или ключ надо искать в древнем тексте на арамейском языке. Возможно, он прав.
Аннелета встала и сказала угрожающим тоном:
— Если трактат и дневник покинут стены нашего аббатства, это главное существо, на которое указывают темы, об-речено на гибель. Они уничтожат его. Точно так же, если речь идет о великом событии, оно никогда не произойдет. Бене-детти проследит за этим. Одним словом, эти два тома не должны покинуть аббатство, чего бы это нам ни стоило.
Элевсия, охваченная яростью, потеряла над собой контроль и закричала:
— Неужели? Вы считаете, что я этого не понимаю, потому что я слишком старая или слишком глупая? А как вы собираетесь действовать? Перерыв сотни арпанов* земли аббатства?
— Ни в коем случае. Время поджимает.
— Тогда я жду вашего предложения.
— Боюсь, что оно вас совсем не удивит. Я согласна с вами, что воровка и убийца — одно и то же лицо. Нам не остается ничего другого, как найти ее.
— Со дня смерти нежной Аделаиды Кондо прошло слишком много долгих недель. С тех пор мы ищем ее, но безуспешно. ВЫ ищете ее безрезультатно, — заявила аббатиса обвинительным тоном.
— Да, — согласилась Аннелета, вновь став надменной. — Но если бы вы сразу же сообщили мне известные вам подробности, я знала бы, в каком направлении следует вести расследование. А так я блуждала в потемках. — Раздосадованная, она добавила: — Если бы я знала больше, возможно, Гедвига дю Тиле и Иоланда де Флери были бы сейчас среди нас!
Неимоверная печаль охватила Элевсию де Бофор. Она потупила взор, чтобы сестра-больничная не смогла заметить слез, блестевших на ее глазах. Потом едва слышно прошептала:
— Эта мысль преследует меня по ночам. Простите меня, простите великодушно. Нет, я не заслуживаю прощения. Меня невозможно простить.
Острая боль пронзила Аннелету. Она бросилась к расстроенной женщине, крепко обняла ее и прошептала на ухо:
— Нет, это вы простите меня, мадам. Мною двигали горечь, озлобленность. Мною двигало и сожаление о несостоявшейся дружбе, поскольку я до сих пор не верю, что вы наконец удостоите меня своей дружбой. Тише, ничего не говорите. Я... Я допустила серьезную ошибку, и я должна это признать. Я увлеклась мыслью о борьбе с этой гадиной. Мое высокомерие ослепило меня. Я хотела быть более изощренной, более умной. Я стремилась к изящным решениям, к пышной помпе, когда надо было действовать стремительно. Одним словом, я признаю, что мне доставляло удовольствие быть втянутой в эту смертельную схватку. Но я забыла главное: я должна была погубить убийцу.
С этими словами Аннелета выбежала из кабинета, пораженная масштабом своих ошибок.
Элевсия осталась одна, переполненная печалью, неспособная вымолвить хотя бы слово, хотя бы пошевелиться.
Юная послушница, принятая в монастырь несколько дней назад, выпрямилась и повернула голову, когда Аннелета Бопре выбежала из двери гостеприимного дома в аптекарский огород. Она видела, как крупная женщина остановилась и перевела дыхание, приложив руку к груди. Эскив д’Эстувиль терпеливо ждала момента, когда вновь сможет приступить к выполнению своей миссии. Она должна была защитить Аннелету и Элевсию де Бофор и во что бы то ни стало найти воровку до того, как та вынесет украденные манускрипты за территорию монастыря. Получить эту миссию Эскив позволили ее удивительные таланты не только отчаянной забияки, но и прирожденной обманщицы. Элевсия де Бофор, тетушка прекрасного архангела, которого она защитила своим клинком в лесу Мондубло, которого прижимала к себе, чтобы он, лежавший без сознания, не замерз... Это было два месяца назад. Вечность, как казалось ей.
Аннелета, боровшаяся с желанием разрыдаться, упасть на колени, чтобы вымолить прощение, продолжила свой путь. Ослепленная не только горечью, но и стыдом, она наткнулась на послушницу, которая, сидя на корточках, рыхлила землю. Молоденькая девушка встала, рассыпавшись в извинениях:
