После спектакля Марат проводил меня до общежития. Он был задумчив, мало говорил. Только один раз остановился, проследил за полетом падающей звезды.
Мы шли через парк; над нашими головами пугливо и обиженно шуршали сухие листья, будто боролись с осенним ветром, который пытался расшвырять их все до единого. Порой оторвавшийся лист трепеща опускался на землю, ложился у наших ног, и мы бережно его обходили, чтобы не наступить. Прислушиваясь к непрерывному тихому шелесту, Марат сказал:
— Гульзар, тебе не кажется этот шорох листьев какой-то печальной музыкой?
Я не ответила: вслушиваясь в безумолчное шуршание, я в самом деле ловила в нем мелодию, грустную до слез.
У дверей общежития Марат задержал мою руку в своей, спросил:
— Гульзар, ты помнишь последние слова мамы?
— Помню, — шепнула я.
Немного помолчав, он сказал:
— Я где-то читал, что у любимого человека нет недостатков.
И поторопился проститься со мной.
А я долго еще сидела в темноте на кровати, охватив руками колени, и пыталась понять, что же он хотел сказать этими словами? Может быть, просто утешал, чтобы я не считала себя хуже других? Или намекал, что найдется человек, для которого я окажусь лучше всех?
Ночь я провела без сна. Ворочалась в постели и снова припоминала слова Марата, самую интонацию, с какой они были произнесены. Я решила наутро непременно отыскать Марата и прямо, без утайки спросить у него, что же он хотел сказать.
На счастье, мне даже не пришлось искать его: утром я увидела, что он идет мимо наших окон в институт. Он взглянул на окно, у которого я стояла. Мы поздоровались, я попросила его задержаться и сбежала со ступенек ему навстречу.
Не помню ни единого слова из того, что я говорила. Помню только — он слушал очень внимательно, и глаза его улыбались.
— Какая ты искренняя и чистая девушка, Гульзар! — сказал он вместо ответа. — Я вчера не успел добавить — в той же книге мне понравились и другие слова: „Красота внешняя хороша, чтобы любоваться ею, а душевная красота дорога, чтобы жизнь прожить“.
Я не могла взглянуть ему в глаза. Он тоже казался смущенным и сразу ушел. Войдя в комнату, я торопливо задернула занавеску и прильнула к окну. Марат несколько раз оглянулся, и мне казалось, что взгляды наши встречаются. Один раз он особенно пытливо посмотрел на меня. Но это лишь казалось — ведь я была скрыта задернутой наглухо занавеской.
С Айзодой мы почти не разговаривали. Она попыталась было принять со мной небрежный, высокомерный тон, но я отвечала так сдержанно и холодно, что она удивилась и вдруг стала заговаривать непривычно заискивающе.
…Все эти события заставили меня забыть на время о моих поисках, о которых я не могла, не смела забывать.
Я позвонила лейтенанту Ембергенову, зашла к нему. Как выяснилось, он за это время сам ездил в некоторые районы, беседовал с бывшими фронтовиками. Казалось, он верил в успех поисков больше, чем до сих пор. Приободрилась и я. Неудачи первых месяцев точно раззадоривали Ембергенова.
Однажды он позвонил в больницу, позвал меня. Коротко попросил зайти к нему. Я тут же прибежала.
Лейтенант торжественно, как при первом знакомстве, поднялся мне навстречу, предложил сесть. Я догадывалась, что на этот раз он хочет сообщить что-то особенно значительное, и очень волновалась, даже дух перехватило.
Не говоря ни слова, Ембергенов положил передо мной письмо, адресованное на его имя.
Я начала торопливо читать. Смысл прочитанного плохо укладывался у меня в голове, и я чуть ли не каждую строчку перечитывала заново.
Не знаю, сколько раз прочитала я это письмо, но, наверно, теперь я могла бы повторить его почти дословно:
„…С тем солдатом-каракалпаком, которого вы разыскиваете, я лежал во фронтовом госпитале. Его зовут Косназар. Фамилия — Досназаров. Помню, он был ранен в руку. Ему сделали операцию, отрезали кисть руки. Он очень переживал, что не сможет больше писать, не сможет работать по-настоящему.
По-русски он говорил плохо и однажды попросил меня: „Друг, напиши мне письмо домой, другим я не сумею все рассказать по-русски. А твой язык ближе, ведь мы и узбеки хорошо понимаем друг друга. Писать можешь на русском языке, жена зайдет к соседям — они ей прочитают“.
