Правитель Саристана в сопровождении многочисленной свиты направлялся к шатру, где его дожидалось мягкое кресло, столик с питьем и сладостями, слуги с опахалами. Наверное, многие из зрителей с тайной завистью провожали его глазами, не представляя, до какой степени правители являются невольниками своего положения и родовых традиций. Глядя на складки пурпурной мантии, играющие вокруг сапог на каждом шаге Тубала, Илдан думал о том, что старику, наверное, тяжело и жарко в парадных доспехах. Чтобы пригнуть к земле слабосильного, хватило бы и одной золотой нагрудной пластины со сверкающим рубиновыми глазами барсом, не говоря уже о наплечниках и обязательном щите на левой руке.
Илдан окинул свиту оценивающим взглядом. Вон тот, важный и надутый – наверняка советник, первое лицо после правителя, а тот, на котором так и написаны скупость и подозрительность – конечно, казначей. Этот, в ливрее – церемонимейстер, а этот, при оружии, с круглым храмовым гербом на груди – верховный настоятель храма Арноры. А этот…
Мужчина лет сорока, идущий рядом с Тубалом, был одет до неприличия просто, по-походному. Не требовалось большой сообразительности, чтобы распознать в нем Дахата, правителя Хар-Наира, хотя бы по гербам на щите и доспехах. Тубал, несомненно, заискивал перед гостем, единственным триморским правителем, пожелавшим принять участие в турнире, а иначе он вряд ли проявил бы такое дружелюбие к гостю, не одетому, как должно в его присутствии. Да и Тайто, передавая дворцовые сплетни, упоминал, что Дахата приглашают за стол к правителю, словно жениха или родственника, тогда как остальным накрывают в общей столовой.
Мысли Илдана незаметно устремились в проложенное семейным воспитанием русло. Он вспомнил, что Дахат, хотя и в возрасте, но не женат и не имеет законных наследников, а его брак с дочерью Тубала позволит присоединить Саристан к Хар-Наиру – опасный для Лимерии поворот событий. Если бы не старая распря, отец, конечно, сосватал бы наследницу старшему брату, и тогда уже Дахату пришлось бы задумываться о поворотах триморской политики. Но сейчас брат три года как женат на девушке из знатной кригийской семьи и имеет двоих детей, а значит, роду лимерийских правителей не грозит угасание.
Однако, ему грозит объединение Саристана и Хар-Наира, что немногим лучше. Илдану пришло в голову, что он мог бы и сам жениться на наследнице – она старше его на два-три года, но это пустяк – и натянуть нос Дахату с его имперскими планами.
Занятый политическими раздумьями, он вполглаза наблюдал за правителем. Тот вошел под пестрый желто-красный полог шатра, сел в центральное кресло и любезным жестом предложил Дахату место справа от себя. Слуги встали за креслом правителя, сановники расселись по стульям в глубине шатра, придворный шут – горбун с уродливым шрамом на лице, заметным даже через поле – пристроился у ног своего повелителя.
Если кресло справа было поставлено для Дахата, то левое, несомненно, предназначалось для дочери Тубала. А вот и она сама, в сопровождении двух служанок, разодетая как товар, выставленный на продажу. Илдан отдал должное стоимости ярко-зеленого, расшитого золотом платья и набора ювелирных украшений, куда входила изумрудная диадема, алмазное ожерелье, браслеты и еще кое-какие мелочи, приколотые на груди и у пояса, и пpинялся разглядывать их владелицу.
Тощенькая, с угловатыми торчащими плечами, набеленное треугольное личико, темные пронзительные глаза – нет, не красавица. Далеко ей до пышных и покорных кригийских девиц, которых по традиции брали в жены наследники лимерийского правящего рода. Хороши были разве что бронзово-рыжие, уложенные в высокую прическу волосы – любая модница могла бы сообщить Илдану, что именно этот оттенок получится, если черные волосы осветлить соком мыльника, а затем прополоскать отваром красного корня, но такой доброй души рядом не нашлось – и Илдан чистосердечно залюбовался ими. Нет, и не страшилище, что-то в ней такое есть – закончил он осмотр.
Она с нарочитой брезгливостью подобрала подол платья, проходя мимо шута, и села в левое кресло. Служанки засуетились около госпожи, расправляя ее юбку и укладывая по плечам локоны, затем встали за ее спиной. Девушка не выглядела ни скованной, ни смешной, хотя сидела очень прямо и неподвижно, не опираясь на спинку кресла – конечно, по многолетней привычке быть центром всеобщего внимания. В ней чувствовалась истинная кровь властвующего рода, призванная править, а не подчиняться чужой воле, не служить разменной монетой чьих бы то ни было политических притязаний. Словно в подтверждение мыслей Илдана, дочь Тубала неспешным взглядом обвела скамью, где сидели воины. Пожалуй, это они были товаром, а она – придирчивым, разборчивым покупателем.
