— Вы умудрились связаться с Дикой Охотой? — нехорошо протянул он. — Когда? И почему вы все еще живы, вздорная девчонка?!
На последних словах он практически перешел на крик. Ужасные манеры…
— Вы хоть понимаете, что Дикая Охота — это куда опасней брауни?! Это верная смерть для человека! И тут вы заявляете, что каким‑то образом умудрились связаться именно с нею!
Я только жмурилась, ожидая, когда мужчина совладает со своим гневом.
Убьет. Точно убьет. Лорд Дарроу даже кулаки временами сжимал, как будто ему жизненно необходимо было что‑то ударить…
— Дорогой Николас, девочка все еще жива. Не стоит так переживать… — попыталась было успокоить «друга» леди Элинор, тронув его за плечо.
Как ни странно, но это действительно помогло. Напряжение понемногу начало покидать лорда.
— Вы правы, Элинор. Все еще жива…
«Еще» он выделил голосом. Мне стало еще тревожней.
— Когда вы встретились с ними? Отвечайте правду!
Как будто бы на этот раз у меня имелся хоть какой‑то выбор.
— В ночь, когда сгорел Уоллидж — холл…
При упоминании того происшествия Эбигэйл посерела лицом.
— Я волновалась… Пошла искать… на перекрестке они просто возникли передо мной…
Его милость смотрел на меня не отрываясь.
— И что вы сделали тогда?
Что я сделала… А что я сделала? Память, обычная цепкая, на этот раз подводила. Я прекрасно помнила черты их лиц, нечеловечески, пугающе прекрасных… Но не помнила, что же я тогда сделала… Хотя… Что бы я сделала сейчас, повстречай опять этих созданий.
— Я перекрестилась…
Лорд Дарроу смотрел на меня так, будто желал прибить гвоздями к полу… Настолько жутким он никогда не выглядел.
— Идите к себе, мисс Уоррингтон, — велел он глухо. — И будьте добры, до следующего утра никуда не выходите. Я велю принести вам книги…
Теперь меня запирают… Ну, хотя бы с книгами.
— Если можно…
— Я знаю ваши предпочтения. Но будьте столь любезны, не покидайте комнаты, даже если услышите, что кричат «Пожар!». Эбигйэл, составьте компанию вашей подруге.
Мы покинули комнату тут же, без малейшего промедления. Эбигэйл держала меня за руку так, будто боялась выпустить ее даже на секунду. Бедняжка была столь бледна, что сама могла бы сойти за привидение.
— Вы не рассказывали мне, — тихо попеняла она мне, когда мы вошли в нашу общую на двоих комнату. — Вы же не только это мне не рассказывали?
Я устроилась в кресле, опустив голову.
— Что я должна была сказать вам, Эбигэйл? — тихо спросила у подруги я, не поднимая глаз. — Вы были не в том состоянии… Так напуганы, несчастны…
Мисс Оуэн опустилась передо мной на колени, взяв мои руки в свои, заглядывая в мои глаза. В ней было столько участия, что я в очередной раз устыдилась собственного поведения.
— Но, Кэтрин, когда я была напугана и несчастна, вы всегда находили слова для моего утешения, успокаивали меня, защищали, как могли. Но когда были несчастны и напуганы вы сами… вы не даете возможность позаботиться о вас!
Пожалуй… Пожалуй, в этом обвинении был некоторый смысл. Я привыкла, что утешать и помогать — это мой удел.
— Но это одна из моих обязанностей… — попыталась было напомнить я о том, кто я при ней.
Эбигэйл вскочила на ноги.
— Какие глупости! Вы не моя дуэнья и не моя компаньонка! Вы — моя подруга!
Тяжелый мой вздох стал для нее ответом. Даже если мисс Оуэн считала, будто бы мы равны с нею, то был еще и ее дядя. И у лорда Дарроу могли иметься другие соображения.
— Ваш дядя… — начала я, но против обыкновения Эбигэйл оборвала меня.
— Он кричал на вас, — с улыбкой пояснила она, как будто бы это должно было все объяснить.
Но я все еще не понимала ничего. Совершенно ничего.
— И что в этом такого? Его милость имеет дурную привычку отчитывать меня. И делает он это ужасно бесцеремонно.
Мисс Оуэн звонко рассмеялась. Словно в том, что ее вельможный дядя кричал на меня как на последнюю служанку было что‑то забавное. Но ведь это было грубо, унизительно… Я девушка благородной крови, пусть моя семья и бедна…
— Также он кричал, когда узнал о моей нелепой склонности к одному недостойному молодому человеку, — тихо пояснила моя подруга, сев на постель. — И когда… я едва не попала в беду, не послушав его, кричал еще громче. Он никогда не повышает голос на посторонних. Я ни единого раза не слышала, как он кричал на слуг.
