Но от этой любезности Мэри спас корабль испанской Береговой охраны, внезапно появившийся перед ними в сопровождении английского судна, захваченного за перевозку контрабанды вечером того дня, когда Рэкхэм бросил якорь у берегов Кубы. Испанцы тотчас же открыли по «Орлу» огонь из всех орудий, и, если бы их корабль не находился за небольшим островком, служившим некоторым прикрытием пиратскому судну, разнесли бы его в щепки. Но, поскольку сумерки должны были вот–вот спуститься, испанцам не удалось причинить пиратскому кораблю особого вреда, и наконец они завернули в пролив, чтобы уж наверняка не упустить пиратов утром.
Положение было отчаянное, так как единственный путь к бегству — фарватер пролива — оказался отрезан. Рэкхэм созвал совет офицеров, чтобы решить, как следует действовать.
Мнения разделились — некоторые советовали отбиваться пушками, другие считали, что лучшее — это положиться на милость испанцев. Мэри угрюмо поигрывала кинжалом, не высказывая своих мыслей, пока Рэкхэм сам не попросил ее об этом. Тогда, нетерпеливо выругавшись, она вонзила кинжал в стол и заметила, что не может точно определить, какое из двух прозвучавших мнений кажется ей более безумным.
— Некоторые из вас хотят отбиваться! — говорила она. — Проклятье, скажу без лишней осторожности, или трусости, как вы предпочитали ее называть, когда речь шла о капитане Вейне, что в нашем положении отбиваться — это самоубийство. Доны значительно превосходят нас в пушках, а маневрирование в таком узком месте нам не поможет. Другие предлагают броситься в ноги испанцам! Мне приходилось иметь дело с испанцами и могу сказать по собственному опыту, что такого понятия, как милость, для них не существует. Если вы не принадлежите к их вере, то они не выкажут для вас никакого милосердия — для вашей же пользы. По крайней мере, на нас их милосердие не распространяется.
— Так каково же твое мнение? — спросил Рэкхэм. — Ты — воплощенное возражение, все опровергаешь, но ничего не предлагаешь, как сказала бы женщина, мой милый друг!
— Мое предложение может показаться безумным, — продолжала Мэри. — Но безнадежные болезни требуют безумного лечения. Вы заметили, что доны захватили английский шлюп, он находится между островком и Кубой и охраняется испанскими солдатами? Испанцы известны своей осторожностью, и поэтому для большей безопасности они расположили его ближе к фарватеру. Перекрыв нам единственный возможный выход, они считают, что мы уже у них в руках. Испанцам никогда не придет в голову, что команда корабля может не оставаться командой корабля, а стать командой лодки или несколькими командами на нескольких лодках.
— Поясни, о Сократ! — попросил Рэкхэм. — Я начинаю улавливать божественный свет твоей мысли, но остальные все еще в неведении. Говори ясней, о дитя Сократа, говори ясней!
— Я говорю о том, что сегодня ночью мы должны рассадить всех наших людей по лодкам, бросить «Орла» и незаметно перебраться на английский шлюп, — ответила Мэри. — Тогда, если нам повезет, мы ускользнем быстрее, чем испанцы успеют продрать глаза.
Остальные все еще колебались — для них это была слишком отчаянная операция — они с тоской вспоминали о спокойных временах, которые знавали при прежнем капитане, но Рэкхэм решил все за них.
— Джентльмены, выбора у вас нет, — сказал он. — Либо мы остаемся, чтобы утром наш корабль разнесли в щепки, либо попробуем план Рида. Поскольку идея принадлежит ему, он возглавит вылазку. Возможно, нам сильно повезло, что наша абордажная команда хорошо подготовлена.
Настроение Мэри взыграло при мысли об опасном деле; она тщательно отобрала людей в свою лодку, напомнив им, что все они находятся в отчаянном положении, и потому должны сохранять тишину.
— Ни один пистолет не должен выстрелить, даже сабля не должна звякнуть, — говорила она. — Все должно быть сделано ножами и голыми руками. Если кому–нибудь из вас придет в голову прошептать молитву, пусть отложит это до воскресного посещения церкви, потому что даже шепот далеко разносится над водой ночью.
Остальных матросов рассадили по другим лодкам, каждую из которых возглавил кто–то из офицеров, и, предводительствуемые Мэри, они покинули «Орла», так славно им послужившего, оставив на нем большую часть награбленных денег. Мэри повезло больше других — свое добро она спрятала в большой пояс, который носила под рубашкой.
