Гермиона Джин Грейнджер — любимая, а ныне позабытая дочь уважаемой четы дантистов, ушла. Её поглотило что-то темное внутри неё самой, а плотную завесу над этим чем-то услужливо и без труда приподняли те, за чьи идеи и жизни она боролась до последнего шанса, но когда больше не смогла бороться и захотела смириться, то была ими начисто стерта с лица Земли. Не по силам тем людям было оставить девушку в покое, не смогли её понять, не захотели услышать. Как будто так и надо, как будто друзья всегда так поступают! Надругались над её детьми и заставили душу биться в конвульсиях, извергая из себя весь свет и любовь. Не дрогнув и не осознав. Я ощутила легкое дуновение свежего ветра, покидая Нору после случившегося, оно было слишком прохладным для зноя того июльского полдня. Внутри все обмерло, и не только потому, что снятое и вновь надетое кольцо вступило в борьбу с даром Лорда, нет. Тот ветерок… Это Грейнджер махнула мне рукой, улыбнулась широкой улыбкой с чуть длинноватыми передними зубами, одернула спортивную курточку, взмахнула копной непослушных каштановых волос, поправила стопку учебников под рукой, чтоб уж точно не уронить и всё. Как в воду канула.
Драко от меня отворачивался каждый раз, когда я на него смотрела. Ждал, когда же наконец кинусь на защиту своих обожаемых Уизли, когда начну просить сохранить все в тайне…
Не дождался. Потупил взгляд. Пожалел меня.
* * *
Третий. Я заткнула уши руками. Люциус разбил о стену третий бокал из дорогого големского стекла, самого прозрачного и тонкого на всем континенте, потому как выдувают его самые могучие легкие в мире, не знающие усталости и износа. То был мой ему подарок на сорок пятый день рождения. Они мужу понравились, не могли не понравиться — редкие, изысканные, с золотыми вензелями Малфоев по кромке. Разливаемые в них напитки всегда положенной им температуры — один из секретов «Голем Трест». Почему именно они? Другой посуды было мало?
Но я знала, почему. На одну из составляющих этого «почему» я и смотрела невидящим взглядом, боясь даже моргать слишком часто. Свидетельство о браке, висевшее в рамочке над камином — его край обуглился. Но моргать все же приходилось каждый раз, когда из кабинета супруга раздавался очередной звон или очередной крик. В произошедшем муж меня не винил, а когда я кинулась к нему на грудь с проклятиями и рыданиями, он только гладил мои волосы, что-то приговаривая. Не зря столько лет прожил, не зря. Еще прошлой осенью, после недоразумения с тугим корсетом, он говорил что-то подобное. Знал.
В первую же ночь после того ужаса я заподозрила, что надвигается что-то плохое — призраки, казалось, дружно отбыли на тот свет, настолько сильно они старались не шуметь, а портреты здоровались со мной все как один. Стараясь поклониться как можно ниже, они чуть из рам не выпадали! Чтобы все Малфои меня враз признали?! Главным виновником беды, приближение которой чувствовала не только каждая клеточка моего тела, но и каждый живущий в Малфой-мэноре, муж сделал Драко. Они ругались в тот день, и не перестали ругаться на следующий.
— Как только ты его увидел, ты обязан был его убить! Забини бы так и сделал! Что ты себе думал?! — муж сидел за своим письменным столом, весь его облик выражал собой одно сплошное возмущение, он эмоционально жестикулировал и только что не кидался в сына всем, что под руку попадалось. — Ты можешь не принимать сам факт, что у меня должны появиться дети, ты можешь ревновать, но чтобы так?! Ты с ума сошел?
В целом обвинение было несправедливым, и Драко попытался возразить:
— Отец, я бы никогда… Я просто хотел, чтобы все закончилось, а потом уже арестовать! — но все же лукавил. В нем что-то дрогнуло при той встрече с Невиллом, парень хотел дать бывшему однокурснику возможность уйти, а не арестовывать или убивать. Уничтожить еще и мужа… ну не мог он. До Авады не мог, конечно.
— Но не убить, да?! Дался бы он тебе живым, жди! — я принялась считать звуки от постукивания пальцами по столешнице. Люциус, когда нервничал, всегда чем-нибудь по чему-нибудь стучал. Отец отчитывал сына за то, что тот не убил человека. Стоило, вероятно, завести поучительную беседу о вопросах воспитания, но я уже не могла. Скорее, не знала с чего начать, ведь сама думала почти также.
