Люциус неожиданно смутился и обиженно забормотал что-то о запоздалой жалобе. Я поняла, что ляпнула, но ответно смущаться не собиралась.
— Гм…я не о том. Ты храпишь и твоя рука! — с храпом я бы справилась, верни они палочку, но пока мне её не доверяли.
— Какая рука?
— Значит про храп тебе известно?! А рука любая! На какую сторону кровати я не лягу, ты все равно её на меня кладешь! Она фунтов шесть весит, если не больше!
Несмотря на позднюю ночь или, точнее, раннее утро, я не успокаивалась еще минут пять, эмоционально описывая и даже копируя его гортанные переливы, надоевшую мне смену спального места с левой стороны на правую и обратно. И вообще, он скидывает с себя одеяло, но не на пол, а на меня! Оно ведь пуховое и мне под ним жарко, поскольку камин топят круглосуточно! Я еще погрозила скидывать свою половину на него, и тогда он уж точно не будет так заливисто храпеть и помучается с моё!
В самой начале моей речи он ничего не понимал, потом уголки его рта стали подрагивать, где-то на середине истории, где я гнула свою линию о жарком покрывале, он уже вовсю улыбался, а в конце, где я им угрожала — захохотал. Этот смех я не забуду. Он заливался от всей души, держался за живот и чуть не рыдал, а когда попытался встать и подойти ко мне, то плашмя свалился на кровать, не переставая смеяться так громко, что дрожали оконные стекла. Иногда ему удавалось вклинить в свой дикий хохот всхлипы наподобие слов, которые, по-видимому, должны были пояснить мне причину такой его реакции.
— Гр-р-р-ейнджер…мне? Малфою?! Не храпеть? Обе руки мешают? Мои! Ааа… Не могуууу…! Я все таки не зря дожил… Ой, Гермионааа… Ну ты даешь! Воды …
Ход его мыслей дошел и до меня. Я кусала губы в надежде не впасть в подобную истерику, но тщетно. Спустя минуту я стояла на коленях перед кроватью, точно так же держалась за живот и гоготала как ненормальная. Люциус, потянувшись за стаканом, на кровати тоже не удержался и вот мы уже стоим друг перед другом на четвереньках и плачем от смеха. Моя кремовая ночная сорочка со шнуровкой сползла с плеч, шелковая лента под грудью развязалась, волосы взъерошились, но вид супруга был не лучше — мы напоминали двух умалишенных соседей по палате.
В этот, прям сакральный момент, двери распахнулись, и в спальню ввалился Драко. Вид у него был перепуганный до нельзя. Неужели подумал, что кто-то заявился нас убить смешливым заклятием? Или щекоткой? Но Малфой младший всегда сначала спасал, а от чего именно, соображал уже позже.
Я сочла своим долгом объяснить ему, что происходит, а не учить стучать, прежде чем войти в спальню взрослых. Такими же всхлипами, как и его отец, я выдала:
— Я! Ему! Про храп! Гы — гы-гы! Ну, понимаааешь…? Ой, и две руки, на меня! Его руки, его! Малфояяяя…! Укрыть, чтоб вспотел…! Гы-гы-гы! Напугаалааа… Ой, мамочка…
Драко широко открыл рот и смотрел на корчащиеся фигуры на полу с таким изумлением, словно мы не просто смеялись, а смеялись на парселтанге!
— Да ну вас! Спать только не даете приличным людям… — с тем он нас и покинул.
Еще через минуту мы выдохлись, но остались лежать на полу плечом к плечу, философски всматриваясь в ничем не примечательный каменный потолок.
— Я постараюсь не храпеть и одеяло на тебя не перекидывать, честно, — Люциус все еще улыбался.
— А руки?
— Ну, отрезать их я не могу пообещать! — повернулся ко мне лицом, сощурился и добавил: — А ты долго терпела?
— С первой ночи… — муж снова начал хихикать, а я присоединилась.
Сблизил нас этот момент, не то чтобы сильно, но когда мы вот так высмеяли абсурдность нашей совместной жизни, стало легче. Я начала встревать в его дела чуть смелее, он начал мне изредка улыбаться и почти перестал оскорблять, что немаловажно. Уставал супруг от постоянного напряжения, одинакового поведения, да и возраст сказывался, что поделать. Даже самым ужасным магам хочется иногда расслабиться и позволить жене завязать галстук, не опасаясь, что она им его задушит! Разумеется, до такого было еще далеко, но ночка все равно выдалась запоминающаяся…
* * *
Прошедшие пять месяцев со дня свадьбы ничем особенным не выделились, то есть, все было необычным, новым, сложным и непонятным, но тут уж ничего не попишешь. Первую неделю я ожидала чего-то грандиозного, способного повернуть все вспять или наоборот, приблизить момент моей свободы. Сама я к ней не стремилась. Множество факторов, от потери родителей до потери собственной жизни надежно усмиряли мой пыл с того самого памятного дня в Риме. Но вот знаков от друзей я ждала: тайной записки, устного послания от какого-нибудь портрета или что — то в таком духе. Едва ли они бы нашли практическое применение, знаки, а не друзья, но хотелось ощущать себя частью того мира, а не этого — скрытого за высокой, увитой виноградом изгородью Малфой-мэнора.
