Пока Малфой разглагольствовал о довольно очевидных для него преимуществах сырой погоды над засухой, я обычно уходила с головой в собственные думы о его персоне. Совсем немного времени мне понадобилось, чтобы достаточно неплохо узнать характеры всех Гойлов, а что Люциус? Какой характер у него? Я смотрела на этого строгого, застегнутого на все пуговицы мужчину и видела только оболочку, состоящую из манер, общепринятых правил поведения, презрения и еле уловимого сарказма. То есть, я конечно знала, что внутри не конфетка, а самый настоящий негодяй и, наверняка, убийца. Но учитывая, что нам двоим придется уживаться в одном доме, а с этой действительностью я как раз вчера полностью примирилась, меня терзало смутное сомнение, что под этой оболочкой вообще что-нибудь да есть. Драко хотя бы мог быть не только лишь противным, но и злым, и веселым, вежливым и грубым, серьезным и рассеянным. Если бы меня тогда попросили описать будущего мужа, то кроме нескольких нелестных эпитетов, относящихся в основном к сфере его деятельности и описания внешности, добавить было бы нечего.
Вот и в тот пасмурный вторник я приготовилась к аналогичной встрече, с тем лишь отличием, что в этот раз я заранее решила умоститься в глубоком кресле, самом дальнем от дивана, чтобы не быть милостиво приглашенной присесть рядом — это раз, а два — не сидеть к нему слишком близко.
Задумать такое было легче, чем исполнить. С недавних пор у меня, стараниями Алексии, полностью сменился гардероб, и теперь я вынуждена была носить длиннющие платья средневекового покроя, главным элементом которых почему-то был корсет. Может, это Белла поделилась своими нарядами? Более изощренной пытки для Гермионы Грейнджер, всю свою сознательную жизнь протаскавшейся в удобных джинсах и растянутых свитерах, трудно было изобрести.
Я уже минут пятнадцать пыталась вдохнуть воздух на весь предусмотренный природой объем легких, но ничего не выходило. Черный кожаный корсет не поддавался растягиванию грудью и больно впивался в тело, шелковое платье того же цвета заминалось везде где только можно, колени норовили подняться вровень с головой, а наставить палочку себе на спину, полулежа в кресле, я не могла! Но ни времени, ни желания выкарабкиваться оттуда, а после снова подвергаться процедуре усаживания не было — стрелки часов близились к двенадцати. Видимо данный предмет мебели предназначался для нежелательных гостей или Хагрида! Последнее так, для красного словца. Ну, вы меня поняли.
Когда барахтаться без толку надоело, я решилась и заорала:
— Шила! — другим способом вызвать служанку, находясь в чужом доме, я не могла.
Шила — единственный не заносчивый домовик в этом поместье. Может потому, что уже лет пятьдесят как лишена дара речи своим бывшим хозяином, Альбертом Соррови, приходившимся Алексии дедушкой. Данный человеческий экземпляр страшно любил наказывать слуг за малейшую провинность, и Шила не стала исключением, поплатившись за не вовремя подогретый черепаховый суп.
Позади послышались осторожные шаги.
— Слава Мерлину! Шила помоги ослабить тесьму, я не могу дышать! И передай Дикси, если она еще раз так меня зашнурует, я сама перекрою ей кислород!
Мягкие пальцы потянули за узел внизу спины и слегка раздвинули половинки корсета. Стоп! А почему руки тянулись сверху вниз? Домовики ведь маленькие! И почему руками?
На мои мысленные вопросы ответил Люциус, вышедший из-за кресла:
— А вот и я! Заждалась? Очччень приятно, хоть кто-то меня ждет… — мужчина пошатывался, а сильный запах алкоголя объяснял его развязный тон. — А что за нужда такая — домовика убивать? Ты ж их защищаешь вроде? Хотя… помнишь Добби? Если б не ваша героическая шайка, жил бы он до сих пор.
— Он бы может и жил, а вот мы — нет!
— Ну, домовик мне больше нравился — пользу приносил!
Молчание затянулось, Люциус задумчиво смотрел куда-то мимо меня, и я решила сказать первое, что пришло в голову:
— Следовало дождаться Шилы! — моя невинная реплика взбесила Малфоя невероятно. Хотела увидеть эмоции — получи.
Приталенный черный пиджак с высоким воротом был им просто содран с себя, в разные стороны полетели малахитовые пуговицы и запонки из драгоценных камней. Последней на диван низверглась жилетка. Люциус остался в белоснежной батистовой рубашке с накрахмаленными манжетами, которая, в сочетании с высокими сапогами, узкими брюками и широким атласным поясом придавала его растрепанному облику флер романтичности.
