Старался расположить к себе начальство супруг не зря. Да, мое тело отказывалось работать и происхождение у него маггловское, но вот суть все же магическая! Оно, мое тело, поломало почти все аппараты, которые поломке подлежали! Иглы не желали вводиться, медсестры отказывались со мной возиться, крестясь, прежде чем войти в палату, а страховой агент, одутловатый пожилой человек с блестящей, словно надраенный чайник, лысиной, весь день прикидывался санитаром и забегал раз пять, не в силах поверить россказням, что дрожащая от боли худая женщина на кровати смогла вывести из строя два томографа производства уважаемой компании Philips!
Диагноз мне, конечно, поставили, но уверена, методом выбора оного из справочника и тыканием пальца в первую открывшуюся страницу. Ну или во вторую.
— Кардиомапатия! — громко возвестил мой доктор и расплылся в счастливой улыбке. Коллеги ему чуть не зааплодировали, настолько удачным всем показался такой выбор моего заболевания.
Уже вечером, отправив домой Люциуса, прекратившего скрывать, наконец, свою растерянность и отчаяние и, приложив к его выдворению из палаты последние силы, так он не хотел уходить, я закрыла глаза и приготовилась к худшему. То есть, я была готова, трудно быть оптимистом, когда знаешь слишком многое, но принять свою смерть — возможно, а вот умереть, унеся с собой жизни собственных детей — нет.
«Эх, Нарцисса, какой же ты дар вот так запросто отвергла…» — подумала я и провалилась в черный омут, то ли обморок, то ли что похуже…
В мою ногу кто-то больно ткнул пальцем с довольно острым ногтем. Никаких «Ай» и «Ой» я не произнесла, губы не слушались и пересохли, а в горле все будто горело. Огонь в душе, огонь в теле, огонь везде! Зачем просыпаться? За что такие муки? Ну, тут я лукавлю, я знала за что. Знала, знаю и всегда буду знать. И что вот так гореть мне обязательно когда-нибудь придется — тоже догадывалась, каждый раз вспоминая Полумну и её ужасную кончину.
Меня снова кто-то потревожил, но на этот в меня не просто ткнули, в меня вонзили ногти, да не один, а целых пять!
Открыв глаза, я поспешила их закрыть. О чем я могу разговаривать с Беллатрикс Лестрейндж перед смертью? Исповедаться ей, что ли? Или это она пришла ко мне с аналогичной целью?! Чтоб уж исключительно на том свете прознали о её делишках, о которых на этом никому не известно? И есть ли такие вообще? Публично убивать и мучить — её жизненное кредо.
«Только не она, ну пожалуйста!» — просила я неизвестно кого.
— Живая? — с явным сомнением в голосе поинтересовалась моя посетительница и в задумчивости почесала своим острым когтем подбородок. Я уже тоже начала сомневаться, но рукой шевельнула, обозначив свою слабую жизнеспособность. — А говорить можешь?
— Может еще сплясать… — просипела я с таким трудом, будто вечность не разговаривала.
— Юморишь? Да уж, Грейнджер ты теперь никудышная… — в той грязи, в которой я оказалась, оставалось только юморить, и не обращать внимания на то, что она, грязь, стала частью меня. Чтобы она стала еще и частью моей смерти? Нет, Белла, не буду я перед тобой плакать, уж извини.
— Ты зачем пришла?
— Я? — она вытаращила на меня удивленные глаза.
— Ну зачем я здесь, всем известно, Белла! — меня начал душить кашель и женщина машинально протянула руку к графину с водой, вспомнив, что она еще и человек, но тут же одернула, как от огня, побоявшись такого необычного проявления своей насквозь гнилой личности.
— Хм… — Лестрейндж пожала плечом и что-то замычала себе под нос, видно решала, и почему собственно она здесь. — Отчего мужа отослала? Как за спиной его прятаться, жить вместе и детей делать, так вместе, а как умирать, так честь и достоинство бережешь? Посетителей видеть не хочешь, родителей видеть не хочешь! Думаешь, похвалит кто, что ли? Ха! Не дождешься — мир суровый…
Беллатрикс говорила не совсем своими словами, уж больно связно. Ей и дела не было до всего сказанного, просто она произносила что-то, лишь бы произносить, оттого пришла моя очередь таращиться на неё и задавать глупый вопрос:
— Чего?! — только у меня он вышел короче.
