Я кивнула, соглашаясь с подобным предположением. Теодоро… Он вовсе не производил человека, способного вести тонкую игру. Скорее уж он был просто придворным фатом.
Мануэль казался куда более серьезным… и глубоким. В нем я с первого взгляда почувствовала характер и волю.
— Значит, нам следует как можно больше внимания уделить не только сыну, но и матери… Жаль, допросить ее с пристрастием не получится… Этот дипломатический иммунитет подчас такая утомительная вещь.
Папа управлял тайной канцелярией его величества, и в силу своей должности привык действовать жестко, временами даже жестоко. Увы, подобное не было дозволено в отношении семейства иностранного дипломата. А сама мысль о том, чтобы расшаркиваться перед кем-то, приводила отца в уныние.
— Очаруй эту даму, Ева, — требовательно посмотрел мне в глаза отец. — Войди к ней в доверие. Стань наперсницей и советчицей… Словом, покажи, что ты истинная дочь своей матери. Я хочу, чтобы ты знала о Марисоль Де Ла Серта все, что только можно узнать.
Сложная задача… Очень сложная, учитывая, что речь идет об иностранке, чьи обыкновения и привычки разнятся с теми, что приняты у меня на родине. К тому же госпожа маркиза годится мне в матери, и это тоже изрядно сокращает количество точек соприкосновения…
— Быть может, лучше попросить о чем-то подобном матушку? — предложила я, сомневаясь в собственных силах. — Тем более, что они уже приятельствуют…
Папа мрачно нахмурился.
— Я не желаю так рисковать матерью. Не забывай, что они с Эммой самые беззащитные члены нашей семьи. Я и вы с Эдвардом наделены даром, владеем оружием… Мы способны дать отпор. Твоя мать и младшая сестра же могут лишь надеяться на чью-то помощь, если попадут в беду. Да и моя дорогая супруга… Словом, ты знаешь свою маму, за ней закрепилась репутация умной, в некотором смысле, даже слишком умной женщины.
Озвученные аргументы показались мне достаточно убедительными, чтобы согласиться.
Я, и правда, куда лучше могу позаботиться о собственной безопасности. Впрочем, все равно задача передо мною встала не из легких. Если я попытаюсь сойтись ближе с маркизой, то наверняка вновь пойдут слухи о том, что я мечтаю носить фамилию Де Ла Серта. И пусть даже слухи эти будут совершенно правдивы… все равно хотелось избежать их.
На следующий день я не нашла ничего лучшего, как сбежать от своих раздумий и переживаний в табор. Все можно было отложить. В том числе и мой визит к Марисоль Де Ла Серта.
Среди цыган я чувствовала успокоение, свободу, там сердце даже ныло на порядок меньше.
Тетя Шанта первым делом выспросила у меня, как все прошло. После того, как я закончила свою историю, моя воспитательница, кажется, осталась довольна тем, как справилась ее ученица. Однако ни советовать что-то, ни объяснять старая шувани не стала. А я в свою очередь не решилась расспрашивать.
Если тетя Шанта решила ничего не говорить, значит, именно так и нужно.
К вечеру же пришло время песен, танцев, и кузен Данко едва ли не силой выволок меня из кибитки своей матери к костру, приговаривая:
— Не упрямься, сестрица Чергэн, порадуй всех! Спой!
Я лишь обреченно вздохнула и смирилась, что петь мне придется. Дома мама иногда называла меня соловьем и с гордостью повторяла, что способности к музыке мне передались от нее. Мне было совестно спорить… Но матушка просто не слышала, как я пою по-настоящему, среди ромал. Голос я получила все же от бабушки Лачи.
Ради меня Данко сам взялся за гитару и ласково, будто касаясь лица любимой, провел по струнам. Тут ему не было равных.
Вслушиваясь в мелодию, я поняла, что мне предстоит исполнить одну из тех цыганских песен о любви, которыми так славны цыгане: пронзительную, до дрожи грустную, в которой голос раскрывается так же хорошо, как душа певца.
Песня о несчастной любви… Самый подходящий для меня выбор… Пела не я, пело мое несчастное, разбитое на осколки сердце. И вся боль, которую я скрывала в себе, звучала в каждой ноте…
Когда же я смолкла, откуда-то из-за круга свет раздались аплодисменты.
Цыгане не любили так выражать свое одобрение… Гаджо. Они часто забредали в табор в поисках лихого разнузданного веселья. Но почему-то на этот раз стало тревожно на душе.
