За мной уже следовал «жигуль» с чичерюкинским водилой-охранником. Мы с ним договорились, что в конце дня он будет подхватывать у детсадовских ворот Арину с Гришкой и отвозить их домой. В воскресенье, когда мой парень был свободен от детсада, я дала ему поспать. Мы с нянькой завтракали на кухне. Я с трудом выбиралась из сонной одури и глушила черный кофе. Это уже становилось привычкой. Я не могла спать без снотворного. Вечерами глотала это дерьмо, утром же мне необходима была допинговая вздрючка.
Выходной предстоял мутный. В офисе мне подсунули папку с какими-то прошлогодними отчетами и бумагами, которые я должна была подписать, но я в них не разобралась и взяла работу на дом. Хотя и планировала прогуляться с Гришкой в зоопарк к вольеру с голенастой птицей-секретарь, в которую малыш был почему-то безумно влюблен и навещал ее постоянно, замирая от не очень понятного мне восторга. Птица величиной с российскую цаплю была неряшлива, хохолок ее напоминал писчее перо за ухом коллежского асессора, и вообще в ней было что-то от похмельного чиновничка, мечтающего только о рюмашке, но Гришка видел в ней что-то свое.
Арина хрустела тостиками, зевала и вдруг безмятежно объявила:
— А между прочим, за нами с Гришкой какая-то тетка ходит…
— Какая еще тетка?
— Откуда я знаю? Но таскается как приклеенная… Близко не подходит, но я ее возле забора в саду видела. Возле киоска с мороженым — я Гришке крем-брюле брала. Потом возле подъезда стояла, вроде бы ошиблась адресом, охранник подъездный ее шуганул.
— Когда это было?
— Вчера… И позавчера тоже. Она вроде железнодорожная какая-то. В пилотке, кофточке с погончиками, форменная. Шарик все время носит.
— Какой шарик?
— Надутый. Какой же еще?
Я еще раздумывала, не тревожась, когда Арина, потягиваясь, прошла к окну, глянула вниз и обрадованно сказала:
— Во! Опять тут! Сидит.
Я приблизилась к окну, во дворе трепались две собачницы, одна с абрикосовым пуделем, вторая с доберманом. Возле гаража-ракушки какой-то тип мыл свой «Москвич». Кусты дворовой сирени были лиловыми от почек — вот-вот брызнут сочной листвой. На скамейке под ними сидела и курила, закинув ногу на ногу, женщина в желтом плаще, наброшенном на плечи, а рядом с нею трепыхался привязанный к спинке скамьи воздушный шарик в виде сердечка из зеркальной пленки, из тех, что продаются в ГУМе и на ярмарках.
Я на миг совершенно оцепенела. Сердце больно стиснуло, дыхание перехватило. Это было как оглоблей по голове. Но ошибиться я не могла, слишком хорошо я ее знала. Это была Ирка Горохова. Прорезалась, значит, мамочка… Если честно, первые минуты, после того как я поняла — это именно она, я просто не знала, что мне делать. Вызвать Элгу для поддержки? Или позвонить Михайлычу, чтобы он со своей охраной шуганул ее подальше? А может быть, как-то прошмыгнуть мимо нее мне с Гришкой, добежать до моего «фиатика», который стоял близ арки, и увезти его подальше? А куда? Зачем? И почему я должна бежать? Я что, его украла? Эта сучка сама бросила своего ребенка. Добровольно. Без раздумий. И даже записочку оставила, прости, мол, Лизавета… Багровая ярость ударила мне в голову. Арина глазела на меня, бледная, отвалив челюсть:
— «Скорую»? «Скорую» вызывать? Что с вами?!
Я отдышалась, взяла себя в руки и сказала почти спокойно:
— Плевать… Я сама себе «скорая»…
Не знаю почему, но я оделась, как на прием. Наверное, чтобы она поняла, что я вовсе не ошеломлена, никаких страхов не испытываю, готова к битве, как ракета на старте: предохранители сняты, цепи проверены и, если потребуется, я разнесу эту падлу вдребезги. Пусть даже вместе с собой.
И кстати, никто мне не нужен. Это только мое и ее дело. Я надела классные полусапожки, в тон к костюму цвета мердуа, то есть гусиного помета, накинула на плечи укороченную шубейку из щипаного оцелота, тщательно подмарафетилась, подумав, нанизала на палец и воткнула в уши даренные Сим-Симом изумрудики, глотнула чуть-чуть коньячку для храбрости и двинула, Арине наказав Григория никуда не выпускать и вообще не делать никаких телодвижений.
Она будто и не видела, как я к ней приближаюсь, только на миг поймала глазами и снова уставилась в небеса, посасывая сигаретку.
