Еще прорезался знойный темнолицый тип с орлиным шнобелем, говоривший с бакинским акцентом и с ходу приклеившийся своими жгучими маслинами к моим коленкам и декольтушке. Я до сих пор не могу вспомнить, кто он такой, но он потряс меня количеством золота, которым был оснащен. Мало того что у него была сияющая золотом пасть, витые браслеты на обеих руках, золотые четки длиной с приличную змею, которые он все время перебирал, на его блейзере были золотые, величиной с пельмени, пуговицы, портсигар, из которого он извлек сигарету с золотым обрезом, отливал червонно, и даже спичечница, в которую он прятал коробок спичек, была золотой. Он источал желтое сияние, как истукан древних ацтеков, и оставил в презент корзину потрясающих громадных гранатов, терпко-сладких и сочившихся темно-алым, как кровь, соком. В этом человеке было что-то людоедское. Я спросила Элгу, кто он такой, она не знала.
В генерал-лейтенанте милиции, которого почтительно сопровождал Чичерюкин, ничего загадочного не было. Он был в штатском, что мне понравилось. Огромная башка куполом возносилась над его мощными плечами. Лобешник у него был почти что сократовский — было понятно, что насчет количества мозговых извилин у него полный порядок. В его одежде было что-то артистическое. Светлый пиджак в крапинку, шейный платочек, вельветовые брюки, белоснежные манжеты с хорошими запонками охватывали его запястья. Он курил трубку, как Шерлок Холмс, слегка косолапил, как комиссар Мегрэ, и следил за своей внешностью, как месье Эркюль Пуаро. Я чуть не всхлипнула, когда уловила аромат голландского трубочного табака в смеси с «Данхиллом» — то же курил и Сим-Сим. Он приложился к моей ручке, сказал, что министерство, которое он представляет, всегда высоко ценило деловую дружбу с корпорацией Туманских и надеется на продолжение этой традиции, и вручил мне презент — в черной коробке на мягкой подложке небольшой, похожий на игрушку, пистолетик (позже я выяснила, тяжелый, будто налитый ртутью). Пистолетик, как он мне объяснил, был немецкий, реквизированный на таможне в Шереметьеве, новенький. Название у него было смешное, что-то вроде «лилипута». И я решила, что он у меня будет «Малышок». К пистолетику прилагались две коробки патронов, по сорок восемь штук в упаковке, свидетельство о том, что отныне он принадлежит мне, и разрешение на ношение оружия.
Мне стало понятно, почему Михайлыч подарил мне полукобуру.
— Стрелять умеете? — спросил генерал.
— С этим у нее порядок, — заверил его Чичерюкин.
— Поосторожнее только. Эта штучка кусачая. Он пригубил водочки и отчалил.
— С чего это от них такие радости, от этих ментов? — полюбопытствовала я.
— Будет нужно, и бронетранспортер подгонят, — усмехнулся Михайлыч. — С гаубицей… Если прижмет, я могу и ОМОН задействовать. Если будет нужно…
— Не поняла.
— В отличие от тебя, Лизавета, Туманские были понятливые, — сказал Чичерюкин. — Они все просчитали еще лет десять назад. Когда к ним «братки»
Начали присматриваться. Прямых наездов они избежали — в смысле никому не отстегивали от навара положенный за «крышу» процент. Но предложения любви и дружбы поступали от солнцевских, кунцевских, южные товарищи тоже липли… Меня тогда еще в деле не было, знаю из рассказов. Викентьевна понимала — отстегивать все одно нужно, куда от этого денешься? Вся Россия делится, оседлали… Все помечено. Так уж лучше ментуре давать. Какие-никакие законы, а они за ментов. Ты тоже еще не одну платежку подпишешь…
— Кому? Вот ему?! — изумилась я.
— Ну, все не так примитивно и грубо. Ты хотя бы представляешь, что такое нормальный мент сегодня?
— Не забыла еще. Дубинкой по кумполу, сапогом под задницу и мордой в стенку!..
— Все бывает, чего уж… — вздохнул он. — Только сама прикинь: служба — собаке не пожелаешь… Жалованье державное — курам на смех. А если еще и семью кормит? А если — на пенсию вытуривают? По возрасту или изношенности? А если его, бедолагу, на боевом посту прирезали или пристрелили и папа с мамой без кормильца остаются? Так что есть, само собой, такие общественные фонды — для ветеранов, скажем, для семей, которые своих родных службе отдали и получают — шиш. Они же нищие, из бюджета, тоже нищего, клюют. А тут живые деньги От тех, у кого много денег. Все чинно и благородно. Любовь, дружба, и по мозгам тем, кто конвенцию нарушить вздумает. Взаимопонимание. Ферштеен?
