— В раю меня уже не примут, — сказала я. — У меня, похоже, маршрут будет в другую сторону, поближе к сковородкам для грешников. За спасение моей молодой жизни я, конечно, вам буду по гроб жизни благодарна. Но вот чего я не пойму: какого черта вы там торчали столько дней сейчас? Если в целом все было ясно.
— Ну… как сказать… — Он вдруг заморгал глазами, долго ловил сигаретку в полупустой пачке, потом прикуривал от уголька из камина, бросая его из ладони в ладонь, хотя зажигалка была на столе, прямо перед его носом. И я поняла, что чего-то очень важного он мне открывать не хочет. У него вообще была особенность: он умудрялся, вывалив ворох словес, так и не сказать ничего толком. Даже в сильном поддатии. Темнила он был, наш Кузьма Михайлыч.
— Не очень красивая история вышла, Лизавета Юрьевна… — наконец заговорил он. — «Шестисотку», наш «мерс», питерская ментура прихватила. Глаз, в общем, положили на экипаж, и, судя по всему, исходила эта инициатива от тамошних погон с большими звездами. Машина почти что новая, хожена не так уж много, ну а «мерс» — он и в Африке «мерс». На свою конвейерную цену в сто пятьдесят пять кусков в баксах он, конечно, уже не потянет, но на стольник — вполне… Плюс аппаратура, которую мы в него напихали: связь спутниковая и все такое… Так что прихватили авто тамошние гаишники, устроили проверку чуть ли не через Интерпол, номера сличили на движке, на корпусе… И объявили мне, что машина ворованная, угнана из Бельгии год назад. Такого просто быть не могло. Потому что брали мы тачку вместе с Семенычем по предварительному заказу, в фирменном мерседесовском финском центре, почти три года назад и ждали заказ долго, за ними всегда очередь… В Хельсинки ездили и гнали оттуда. И тачка была новехонькая, в целлофанах, смазке, с заводскими пломбами и все такое. Так что пришлось мне оставлять при «мерее» водилу, то есть Клецова, чтобы ничего не раскурочили, и мотаться туда-сюда с копиями растаможки, актом о предпродажном досмотре, чеками и всякой другой мутотой… Еле-еле я его назад выцарапал! И теперь опять в гараже стоит. Можешь удостовериться.
Он даже голову горделиво вскинул и глядел преданно — такой верный сторожевой барбос с обгрызанными пегими усами, готовый исполнить любую команду: «К ноге!», «Ко мне!» и все прочее. Но я ему не поверила. У него были всякие замы и помы, в конце концов, в московском офисе постоянно торчит дошлый юрист, который бы не дал и пальцем прикоснуться к собственности Сим-Сима. И документацией о покупках, продажах и иных сделках он оснащен выше плеши, так что заниматься колесами было вовсе не дело Чичерюкина. Помимо прочего, он был раздавлен смертью Сим-Сима.
Словом, что-то тут было не то и не так.
— Может, хватит петли вить, Михайлыч? — сказала я. — Я же не пальцем деланная. Чего ты мне говорить не хочешь? Или сказать боишься? Почему?
Он смотрел на меня слезящимися мутноватыми глазками, понять, о чем думает, было невозможно.
— Я их достану, Лизавета… Тех, которые его… — начал он. — Дело не в том, что они меня, как цуцика, «сделали», дело в том, что Семеныча больше нету. Мне насрать на то, что по Москве ржачка пошла: «Чичерюкин лопухнулся!» И что в охранном бизнесе мне кранты полные! Меня с моими гавриками больше к нормальному делу ни один серьезный человек не допустит. Пометили меня таким клеймом, что не отмоешься. И не в контракте дело, в словах этих, что, мол, обязуюсь… И в том, что платил он мне. Другие бы не меньше платили. А может, и больше. Были, знаешь, недавно варианты. А в том суть, что, когда все рухнуло и я не знал, куда податься, и что завтра жрать буду, и на кой черт я вообще на свете, он сам, понимаешь, сам нашел меня и сказал: «Как вам нравится весь этот бардак, подполковник? Мне тоже не очень. Так, может, покувыркаемся вместе? Все веселей!» А я пил по-черному. Днем на платной стоянке возле Киевского вокзала шлагбаум поднимал, а ночью продуктовую палатку одному сопляку кавказцу сторожил. За две бутылки ночь. Он не позволял обе уносить. Одну я должен был потреблять на месте. Ему это нравилось, что я его водку жру. И всегда — под газом. Плюс, конечно, консервы. Из просроченных. Он знал, кто я, понимаешь? И очень хотел, чтобы я хотя бы раз пришел на пост в форме и с наградами. А я врал, что мне по должности мундир был не положен. Только штатское. И знаешь, что мы первым делом с Туманским сделали?
