— А что мне делать с обручалочными колечками? — спросила Элга, вынув из кармана две коробочки.
— Кольца давайте сюда! — сказала тетка, выходя из боковушки У нее были золотые зубы, крашенная перекисью до льняного цвета голова, на голубом костюме через плечо — трехцветная державная перевязь с золотыми кистями, отчего она стала похожа на боевое знамя какою-нибудь гвардейского полка.
Тетка встала за стол и скомандовала:
— Паспорта!
Чичерюкин положил перед нею оба паспорта. У Сим-Сима был затрепанный, а у меня новенький, персонально от Нефедова.
— Свидетели на месте?
— А как же, я и она, Эльвира Михайловна… — сказал Чичерюкин, кивнув на Элгу.
— О, да! Я имеюсь! — сказала та нехотя.
— Минуточку — сказала Эльвира (ну конечно, меня бракосочетать могла только персона с таким идиотским имечком!) — Я не понимаю…
Она пролистала какую-то папку.
— Невеста была заявлена совершенно под другой фамилией, именем и отчеством. Как вы это объясняете?
— Та передумала — добродушно сказал Сим-Сим — Вам-то не все равно?
— Не положено… — Тетка зыркнула глазками.
— Айн момент! — сказал Чичерюкин, ухватил ее под локоток и уволок в боковушку. Я не знаю, как эту даму уламывал наш безопасник и во сколько это ему обошлось, но вернулась она с ним совершенно невозмутимая и сказала.
— Только в порядке исключения и. уважения… Она уставилась на меня, как замороженная, совершенно рыбьими холодными глазами, и я поняла — признала она некую Л. Басаргину наконец, и не только по паспорту. Но погнала процедуру бесстрастно и заученно. И похоже, слегка взбрыкнула лишь для того, чтобы выжать из нашего Чичерюкина еще кое-какой наварчик. Потому что все у нее было готово — и бланк свидетельства о браке, и печати, и даже штемпельная коробочка с черной краской, каковой она и тискала в наших ксивах.
Заминка вышла, только когда она спросила:
— Брачующаяся согласна взять фамилию мужа или сохраняет девичью?
— Я — Басаргина… — твердо сказала я.
— Бред собачий! — резко сказал Сим-Сим. — Туманская. Лизавета Юрьевна Туманская. От сего момента и до конца Разве ты забыла? Мы же договорились.
Ни о чем мы с ним не договаривались. Но устраивать базар по этому поводу было бы нелепо. Да и смешно.
Конечно, в этот миг я испытала, наверное, именно то, что испытывают тысячи влюбленных дур, которые наконец понимают, что их почему-то заставляют не только трахаться безоговорочно и рожать наследников, но и навсегда отбирают у них фамилии их родителей и прочих предков.
И наверное, я бы должна радоваться и гордиться сим фактом, поскольку это было лишь тавро, которым клеймят заарканенную кобылку, как бы взамен той узды и того хомута, в который охотно и добровольно сует свою голову и шею супруг, обязующийся отныне честно волочь свой воз, но никакой радости от того, что я уже не Басаргина и никогда ею больше не буду, я не испытала.
Больше того, я умудрилась уклониться от брачного поцелуйчика, и Сим-Сим ободрал своей щетиной мне ухо. И на меня накатило то самое какое-то отчаянно веселое бешенство, которого я всегда боялась в самой себе. Все было не то и не так. И дело было не только в Сим-Симе. Я совершенно не сомневалась в том, что он меня любит. Может быть, не так, как ту, первую. Но в этом я обмануться не могла. Какой то странный, непонятный мне расчет крылся за всем этим, каким-то судорожным, скоропалительным бракосочетанием, без которого я могла бы и обойтись еще долго, в том, как он рявкнул насчет фамилии, и в том, что это совершается втихую.
В общем, я закусила удила!
— Снимочек делаем? — деловито осведомилась Эльвира, подходя к треноге.
— Нет… — фыркнул Сим-Сим, уже держа мою новую шубу на весу.
— Будем! — радостно объявила я. И был снимочек.
— Имеется шампанское… — неуверенно заметила тетка.
— Обязательно! — даже затанцевала я. И заставила всех пить какой-то фальшивый полулимонад из казенных бокалов.
— А музыка? Музыка! — Я уже сама ткнула в клавишу магнитофона, и рубинштейновская эпиталама громыхнула на все еще спящее здание.
В общем, Сим-Сим выволок меня оттуда чуть не за шкирку.
— Домой? — спросил озадаченный Чичерюкин.
— Черта лысого! — заорала я. — Где же цветы? Хочу цветы!
