В лаборатории работали в основном мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Женщина была только одна — та самая, которой удалось заставить не в меру серьезного Алексея присоединиться к компании. Она была чуть моложе своих коллег — двадцать три года, недавняя студентка-отличница, красный диплом химфака, не замужем. Изящная шатенка с ироничной складкой губ, на лабораторных посиделках она вела себя вполне органично. Ни капли навязчивого кокетства. Эти качества шатенки отлично знали все холостяки лаборатории, но, странное дело, никто даже не пытался подбивать клинья, хотя на синий чулок она не была похожа совершенно.
— Леша, с вещами на выход, — сказала шатенка иронично и поманила Кукушкина пальцем. И тот послушно поплелся за ней.
С Кукушкиным у нее практически сразу наладились какие-то странные взаимоотношения. По сути, она была единственным в лаборатории человеком, которому время от времени удавалось отвлечь его от научных изысканий. Впрочем, это касалось только вопросов не очень принципиальных, а по более серьезным поводам с Кукушкиным предпочитали не спорить.
— Соня, тебе памятник поставить нужно. Притащила-таки нашего будущего нобелевского лауреата! — воскликнул один из молодых людей, у которого под белым халатом виднелся толстый свитер, характерный для любителей турпоходов и бардовских песен.
Леша Кукушкин никак не отреагировал на иронию, молча опустился на колченогий табурет и едва не упал, вызвав тем самым приступ общего хохота. Соня смущенно кашлянула.
Да, с Кукушкиным что-то не так… ей это известно лучше, чем кому бы то ни было. Ну да ладно, все равно ни для кого не секрет, что если уж кто и занимается делом в их лаборатории, так это он, нескладный, неуживчивый, но…
Соня никак не могла подобрать этому парню подходящее определение — наверное, оттого что знала его слишком хорошо.
Семенов — тот самый богатырь, который безуспешно пытался справиться в одиночку с непобедимым Лешиным научным азартом, — рассказал как-то (когда Соня еще только пришла в лабораторию), что за два года совместной работы они так и не узнали, когда у Кукушкина день рождения. О нем вообще мало что было известно: живет вроде где-то в коммуналке с мамой в одной комнате, и это служит предлогом, чтобы никого никогда не приглашать в гости. Закончил химфак университета, как и все они, но всегда был какой-то незаметный, Семенов с ним познакомился только здесь, в лаборатории. Остальные вместе варились в одном университетском котле — общие компании, всем есть что вспомнить, а этот — сам по себе… В лаборатории сразу стало понятно, что мальчик он непростой. Со странностями. Семенов не уточнил, хорошо это или плохо. Просто констатировал факт. Они тут все народ открытый — Соня, наверное, успела это заметить. Всех готовы принять — был бы человек нормальный, но Кукушкин как-то сразу поставил себя вне коллектива. Сам и сам. Ну они, в общем, и не настаивали. Не хочешь — не надо. Так-то он парень, конечно, неплохой, просто действительно немного того.
Соне тогда стало интересно, есть ли у него девушка, но спрашивать она не стала. Какая ей, в конце концов, разница? Даже если и есть, никакой фантазии не хватит, чтобы вообразить такую сумасшедшую. А может, вовсе она не сумасшедшая, а такая домовитая, аккуратная, готовит вкусно, нравится Лешиной старенькой маме…
Первое время она сама удивлялась, поймав себя на подобных мыслях. Леша ей, конечно, не нравился как мужчина, но на кого еще смотреть в этой лаборатории, если остальные сами с нее глаз не сводят. К тому же в Кукушкине чувствовалась какая-то загадка. К интересу примешивалась и неосознанная жалость. Вроде бы не за что его жалеть — не сирый, не убогий, но слишком уж он отличается от остальных, таких веселых, шумных, уверенных.
Вот и сейчас он едва не грохнулся с табуретки, все загоготали, и ей самой стало как-то неловко. И за него, такого неуклюжего, и за ребят. А еще чуть-чуть — за себя, за эту вот жалость, за то, что она вообще на нее способна. Все это слишком… Слишком женское, да!
— Соня, тебе освежить бокал? Ты у нас девушка крепкая…
