Нищий снял шапку. Вынул из нее какой-то узелок и сунул в карман. Теперь было видно, что череп у него почти лысый, но совершенно нормальной формы. Не стало и шишки, которая так некрасиво выдавалась на затылке. Артур Сукатниек указал на черную повязку, закрывавшую уши и подбородок.
— Сними-ка и это. Посмотрим, каков ты без этого обмундирования.
— И это можно. Однако я должен сказать, что это вовсе не обмундирование, как вы изволили пошутить. У меня каждую осень немного течет из правого уха. Это от сквозняков… Но, если вам угодно, я могу.
Он снял повязку и тоже спрятал в карман. Все-таки одна щека так и осталась толще другой. Заметив, что хозяин смотрит на нее, нищий провел по ней ладонью.
— Это у меня от верхнего коренного зуба. Слишком рано его запломбировали, и теперь, чуть немного простыну, щека и опухает.
— А разве тебе это порою не выгодно?
Нищий показал еще довольно крепкие белые зубы.
— Одна щека ничего не значит. Теперь ведь зубные врачи ничего не смыслят. Я нынче только до обеда насчитал четырех господ и одну даму с опухшими щеками. А если обвязать…
Артур Сукатниек подумал, что этот оборванец становится недопустимо нахальным. Он откашлялся и принял официальную позу.
— Скажи-ка… давно ты промышляешь этим… делом?
Тот отвечал без запинки, как человек, хорошо знающий и уважающий свое ремесло.
— Тридцатый год. В феврале исполнится ровно тридцать лет.
— Ничего себе. Срок немалый. Как видно, ты не принадлежишь к числу людей, часто меняющих профессию. И все время с этой штукой?
Он кивнул на деревяшку.
— Что вы! С ней я только пятый год — с тех пор, как инвалиды вошли в моду. Сначала, в молодости, у меня был паралич правой стороны. Потом некоторое время я был слепым и ходил в темных очках. У меня тогда был мальчик-поводырь. Но работать вдвоем мало толку. Одно время ходил по деревням погорельцем из Даугавпилса. Только ведь нынче скорее цыган подаст, чем деревенские. Я и глухонемым был…
Он подождал, пока хозяин запишет. Карандаш в руке Артура Сукатниека нервно бегал по бумаге. Такого откровенного цинизма он и вообразить себе не мог.
— И за все это время тебе не пришлось столкнуться с полицией и судом?
Нищий махнул рукой.
— Сколько угодно! В нашем деле без этого нельзя. Если попадешься только раз или два в год, такой год считается удачным.
— Значит, участок тебе знаком. Надо полагать, тюрьма тоже. И тебе ни разу не приходило в голову бросить нищенство и взяться за честный труд?
— Нет, не приходило. Оно мне по нутру… За честный труд, говорите вы? Вы что хотите сказать, что мой труд нечестный?
Артур Сукатниек нервно засмеялся.
— Именно это я и хотел сказать. К сожалению, должен был сказать. И ты не стесняешься назвать это трудом? Да ведь это же величайшее нахальство, жульничество и надувательство, какое я когда-либо наблюдал.
Нищий нахмурился. Глаза его гневно сверкнули.
— Это я и до вас тысячу раз слышал. Но глупость никогда не станет мудростью, сколько ее ни повторяй. От вас я ждал иного.
Он выразительно посмотрел на книжные полки вдоль стен, потом перевел взгляд на заваленный бумагами письменный стол.
Артур Сукатниек бросил карандаш.
— Я вижу, что ты прожженный негодяй. Напрасно я привел тебя сюда. Надо было сразу отвести в другое место.
— Это в участок, что ли? Как вам угодно, можно и в участок. Только вы зря рассчитываете удивить и обрадовать их. Они сами давно все знают получше вас. Я и не такие проповеди слыхивал. И с пасторами не раз имел дело… Вы вот все насчет честности. С вашей стороны тоже было бы нечестным рассказывать о том, что я доверил вам одному. Да и вряд ли это входит в ваши намерения. Не затем вы привели меня сюда.
— Ты еще смеешь судить о моих намерениях! Что ты можешь знать о них?
Нищий пожал плечами.
— Мне ведь не впервой. Ну хорошо, положим, я ничего не понимаю. Я жду, что скажете вы.
Артур Сукатниек спохватился, что начал разговор не с того, с чего следовало бы. Этак можно потерять самообладание и способность делать объективные оценки. Перед ним на редкость опытный жулик. Если он не воспользуется случаем, его теория не будет подкреплена ярким, убедительным аргументом. Артур Сукатниек пытался успокоиться и обрести сознание собственного превосходства.
