Но Уитмен не оценил сути городского исследования. Он обратил внимание на непривлекательные качества туннеля. Зато для истинного приверженца холодная, сырая, темная тишина туннеля, или обезлюдевшего кондоминиума, или давно заброшенной фабрики — и есть настоящая цель. Притягательность призрачного жутковатого прошлого: я подозреваю, что именно это испытывал очередной исследователь, когда вскрыл тот самый туннель Атлантик-авеню в 1980 году, через 119 лет после того, как тот был завален и забыт.
Наиболее любопытный случай из практики современных городских исследований произошел недавно в парижских катакомбах. Эти катакомбы представляют собой часть 170-мильной туннельной системы, лежащей под Парижем и оставшейся после проводившихся на протяжении веков работ по добыче камня, из которого и строился город. В 1700-х годах, когда на парижских кладбищах не осталось места, часть туннелей была использована для захоронения многих тысяч трупов. В сентябре 2004 года французская полицейская команда во время учений нашла полностью оборудованный кинотеатр среди костей. Сиденья были вырезаны в скальном грунте. В маленькой смежной пещере работали бар и ресторан с выставленными на витринах бутылками виски, оснащенные профессиональной электрической и телефонной системой. Примером, свидетельствующим о том, что работа городских исследователей может представлять интерес не только для них самих, служат события, происшедшие в Москве в 2002 году. Тогда чеченские террористы захватили театр со зрителями и актерами. После того, как военные взяли здание в плотное оцепление, городской исследователь провел солдат внутрь через забытый туннель.
Важная часть этого увлечения — погоня за приключениями в самом прямом смысле слова. Но я думаю, что здесь действует и психологический фактор. Как я заметил в «Лазутчиках», наш мир настолько чреват постоянно нарастающими опасностями, что бегство в прошлое обретает особый смысл. Старые здания могут видеться убежищем, могут переносить нас в те времена, которые, как мы склонны считать, были простыми и менее напряженными. В дни моей юности заброшенный многоквартирный дом давал мне спасение от суматошного быта моего семейства.
Я был путешественником во времени, отыскивал святыни в том прошлом, которое существовало в моем воображении и в котором никогда не было никаких раздоров.
То было в дни моей юности. Став взрослым, я обрел иную перспективу, наделенную более глубокими и менее умиротворяющими истолкованиями. Теперь старые здания обрели для меня сходство со старыми фотографиями. Они напоминают мне о стремительном течении времени. Прошлое, которое они воскрешают, обостряет видение моего отдаленного будущего. Они — зеркала, в которых что-то отражается.
Недавно мне выпала возможность посетить среднюю школу, где я учился более сорока лет тому назад. Часть здания за это время выгорела дотла. А то, что осталось, уже не одно десятилетие простояло, заколоченное досками. Когда я попал внутрь, там трудилась команда специалистов, проверявшая здание на наличие асбеста, свинцовых красок, плесени и других вредных веществ, которые необходимо было удалить перед тем, как взяться за реконструкцию школы. Просто поразительно, во что превращаются дома за годы запустения, особенно когда через разбитые окна туда беспрепятственно попадают дождь и снег. Паркет в тревожно тихих холлах покоробился и вспучился. Штукатурка с потолков поотваливалась, обнажив почерневшие клетки дранки. Со стен свисали ленты облупившейся краски. Но в моей памяти все сохранялось чистым и ухоженным. Я, словно наяву, видел учеников и учителей, заполнявших шумные коридоры. Беда была только в том, что многие из этих школьников и тем более учителей давно умерли. Но среди распада мое воображение наколдовало сюда и молодежь, а вместе с ними и обещание надежды, которая исчезнет, коль скоро этой школы не станет.
Я ломал голову над вопросом, не являются ли заброшенные здания ковчегами, куда дети приносят свое чувство чуда, а взрослые прячут неосознанные страхи. Когда я поддался порыву посетить руину, оставшуюся от моей школы, не было ли это подспудным протестом против собственной смертной участи? Но мое посещение было совершенно безопасным, чего никогда не происходит у городских исследователей. Проникая в запретные места, исследуя распад прошлого, лазутчики все время заигрывают с опасностью. В любой момент могут провалиться пол или лестница или обрушиться стена. Лазутчики бросают вызов прошлому, чтобы встретиться с его сопротивлением. При каждом успешном завершении экспедиции они торжествуют победу в очередной схватке со временем и распадом. На протяжении нескольких часов они жили полноценной жизнью. Одержимо погружаясь в прошлое, они, возможно, надеются отсрочить наступление неизбежного будущего. Или, может быть, они ощущают уверенность в том, что прошлое ощутимо длится в настоящем и что-то из
