Вопрос был задан со скрытой агрессивностью – скорее, безотчетной, чем осознанной, и все почувствовали это.
– Вы считаете, что раскол страны… Вы хотите сказать, что эти бандиты делают святое дело?
– Нет, Фредди, – произнесла она, – я не это хочу сказать…
– Но ведь…
– Я только что ответила, как я ко всему отношусь, – добавила Джастина, но уже очень сухо.
Однако сын пэра не сдавался:
– Но ведь вы, как ирландка, не можете не желать католикам Белфаста… Вы не можете не поддерживать их стремления…
Ситуация из совершенно безобидной неожиданно превращалась в критическую.
Джастина, поняв всю щекотливость ситуации, тут же перебила его:
– Я просто поддерживаю справедливость… А теперь, – она обвела взглядом студентов, – закругляйтесь, дамы и господа… У нас, к сожалению, не так много времени, но очень много дел…
Студенты, на ходу дожевывая сэндвичи, поднялись со своих мест (при этом откидные сидения с шумом хлопали) и пошли на сцену.
Фредди, который в этом спектакле играл Брута, с ходу начал монолог:
– Мы кажемся кровавы и жестоки —
Как наши руки и деянье наше;
Но ты ведь видишь только наши руки,
Деяние кровавое их видишь,
А не сердца, что полны состраданья.
Лишь состраданье к общим бедам Рима —
Огонь мертвит огонь, а жалость – жалость —
Убило Цезаря. Но для тебя
Мечи у нас притуплены, Антоний,
А наши руки также, как сердца,
В объятия тебя принять готовы
С любовью братской, с дружбой и с почетом.
Джастина вновь остановила репетицию.
– Стоп, не так быстро!
В этот момент к ней подошел Гарри – тот самый молодой человек, который играл Юлия Цезаря, и его девушка.
Смущенно улыбнувшись, Гарри произнес:
– Миссис Хартгейм, извините, но мы с Мери хотели бы попросить Вас…
Джастина подняла голову.
– Да, конечно…
– Не могли бы Вы отпустить нас сегодня немного пораньше? – спросил Гарри.
– Что-то случилось?
– Да… То есть нет…
– Так «да» или «нет»?
Гарри замялся.
– Извините, но мы… Простите, миссис Хартгейм, но мы с Мери ждем ребенка… И мы хотели бы быстро съездить в Лондон… Нас ждут у доктора…
– Тем более, – добродушно вставила Мери, – что моего Гарри, то есть Юлия Цезаря, только что убили первые политические террористы, и теперь он вряд ли понадобится им еще раз…
Джастина заулыбалась.
– О, конечно – какие могут быть вопросы? Если вам так необходимо…
Мери и Гарри оживились.
– Спасибо, миссис Хартгейм!
И, развернувшись, пошли к выходу, провожаемые завистливым взглядом Джастины…
В тот день она освободилась как обычно – к двум часам дня.
Надо было идти домой.
Одевшись, Джастина направилась в свой квартал той же дорогой, по которой шла в колледж святой Магдалины сегодня утром.
Ага, вот и то самое кафе, в которое она сегодня заходила. Может быть, зайти еще раз?
Да, пожалуй.
На этот раз в кафе было немноголюдно, и Джастина уселась за дальний столик – как раз за тот самый, где сегодня утром она видела какого-то странного человека, то ли поэта, то ли сумасшедшего.
– Кофе, пожалуйста, – кивнула она подошедшему официанту.
Тот, сделав в своем блокноте пометку, на какое-то мгновение задержался у столика.
– Чего-нибудь еще?
Джастина, немного подумав, отказалась:
– Нет, благодарю вас… Мне скоро домой… Там и перекушу…
Гарсон, немного смутившись, спросил как видно, стараясь вложить в свои интонации как можно больше осторожности:
– Простите, вам наверное, не очень нравится, как у нас готовят кофе?
Удивленно посмотрев на него, Джастина в свою очередь поинтересовалась:
– А почему вы так считаете? Гарсон смущенно молчал. Немного подумав, она произнесла:
– Если бы мне действительно не нравился ваш кофе, я бы вряд ли зашла к вам…
– Просто сегодня утром ваш кофе остался нетронутым… – ответил гарсон, все так же смущаясь. – Еще раз простите за столь нескромный вопрос…
Джастина натянуто заулыбалась.
– О, что вы, что вы – кофе был превосходен… Просто я задумалась, а потом уже не оставалось времени – надо было идти… – объяснила Джастина и с удивлением уловила в своем голосе нотки оправдания.
Гарсон принес кофе и, непонятно за что еще раз извинившись, удалился.
А Джастина вновь погрузилась в свои невеселые размышления…
Итак, Лион твердо (а судя по тону, которым он сегодня утром говорил с ней – очень твердо) решил, что им необходим ребенок.
