Капитан, несмотря на всю свою мягкотелость и неспособность к отстаиванию своих интересов, добился перевода. Да еще и в область, да еще и на майорскую должность.
В гарнизоне к этому переводу отнеслись с пониманием, и даже поползли слухи, что таинственный владелец того самого ремня не простой человек.
Накануне отъезда было устроено по настоянию Виктории Владимировны (кстати, остававшейся для отдельного проживания в одной из комнат гарнизонного дома Коневых и при своей стильной работе в салоне красоты) некий вечер прощания. Помимо членов капитанского семейства, в числе приглашенных были еще и старший лейтенант Стебельков с супругой и трехлетним сыном — им доставалась большая часть жилплощади убывающих Коневых, а так же Лион Иванович, соученик Виктории Владимировны по Ленинградскому институту культуры. Автор скетчей и комических сюжетов в основном для коллективов художественной самодеятельности, но иногда прорывавшийся и на профессиональную эстраду, перебравшийся проживавший к тому моменту в Москву. В общем, человек из мира большого искусства. Маленький, ловкий как хорошо одетая обезьянка, в бежевой тройке с бабочкой, в очках без оправы, и с часами на цепочке. Вся эта сложная экипировка производила должное впечатление, почти все приглашенные немножко робели, несмотря на всю доступность и деликатность, и легкую смешливость гостя.
Виктория Владимировна подавала его как центральное блюдо своего пира, как какая–нибудь сиамская императрица потчует гостей редким жареным скорпионом.
Конечно, Лион Иванович прибыл к гарнизонному столу не специально, это было бы слишком. Просто в окрестностях городка вмещающего танковый полк, находился старинный монастырь, где происходили съемки слезливо–исторического кинополотна под условным названием «Полонез Огинского», а однокорытник Виктории Владимировны состоял в сценарной группе, и имел шанс даже оказаться в титрах по итогам работы.
Конечно, демонстрируя уровень своих творческих друзей, Виктория Владимировна очень поднимала свой статус. Она собиралась появиться с Лиошей и в своем салоне, и организовала через майора Глуховца, начальника гарнизонного клуба, вечер–встречу с «известным деятелем кино», но для начала и с самой большой педалью подала скетчиста у себя за столом, в домике над Чарой.
Стебельковы были в отпаде, кажется, так тогда говорили. Незаметно для них самих этим застольем устанавливался на годы вперед стиль их отношений с работницей салона красоты. Конечно, это будет что–то вроде добровольного радостного рабства: их мальчишка, когда подрастет, будет бегать в магазин, старший лейтенант чинить бытовую технику, а мадам Стебелькова гладить и возможно даже стирать для подруги Лиона Ивановича.
Коневы держались много суше. Скетчист это чувствовал, но это его не расстраивало. Он был дружелюбен, любезен и в силу этого выгодно смотрелся на фоне буки капитана.
Когда он шутил, Стебельков хохотал громче всех, показывая широту профессиональной и человеческой своей натуры. Ларочка посадили за стол как почти уже большую девочку, чем дали волю ее наблюдательности. презрительно на него косилась, он ей казался предателем. Почему он не так же суров как папа?
Она в течение этого одновременно развеселого и насупленного вечера укрепилась в своем отношении к отцу, и узнала одну поразительную для нее вещь. Сначала про отца. Его она жалела, и уже давно, о чем шла речь выше. Но не только лишь жалела. Вынося его образ из стен дома, где он играл роль предмета мебели, да еще и не главного, она считала своим долгом им гордиться, и всегда до последнего отстаивала его точку зрения на факты окружающего мира.
Был такой случай в ее школьной жизни. Учительница как–то задала классу загадку, одну из многих на уроке, но Ларочке запомнилась именно она. «Что это такое, что и в воде не тонет, и в огне не горит?» Ларочка сразу выбросила вверх свою решительную руку, ибо досконально знала ответ. Ведь папа ей сказал как–то, что это русский солдат, «он и в огне не горит, и в огне не тонет».
Зная избыточную активность ученицы Коневой, учительница не стала ее спрашивать, а спросила кого–то другого. И другая девочка сказала: «Лед!». Была похвалена за правильный ответ, что вызвало совершеннейшую ярость Ларочки, она продолжала тянуть руку, она требовала, чтобы выслушали ее ответ. Ответ, который казался ей возвышенным и прекрасным в отличие от банального ответа той другой девочки.
