Ты еще не знаешь, что тебя ждет, билась у Ларисы в голове хищная мысль.
Впрочем, она и сама еще не знала, чего опасаться бородавочнику во французском костюме.
Надо было осмотреться.
Сюжет мероприятия был прост. Один за другим на сцену из кулисы противоположной столику, появлялись известные, и не очень люди с огромными букетами и коробками. Предварительно объявленные бежевой красавицей, они бормотали в микрофон, кто громче, кто тише приличествующие случаю глупости, и освобождали место для новых говорунов.
Кое–кто пел. Русскую народную «Степь широкая», Лариса никогда бы не подумала, что это любимое произведение Шамарина, как было объявлено.
Читали стихи, любительские, слепленные на случай, и профессиональные, которые были почему–то отвратительнее самодеятельных.
Так, так.
Лариса осматривалась. Она уже поняла, что «Магистраль» это стандартный дворец, типовой, и ей уже приходилось бывать в таком во время командировки, кажется… забыла! Не все ли равно? Нет, надо вспомнить, почему–то это важно. Вон там справа в стене двустворчатая дверь, она выводит на лестницу, по которой можно пройти на второй этаж, там мимо репетиционных классов в помещение над сценой, откуда легко спуститься в накопитель за правой кулисой. Откуда она знала такие технические детали? Спасибо Юрочке Пташуку, главрежу молодежного театра… Да, Лариса аж подпрыгнула в кресле, испугав соседа.
Братск!
От этого открытия, настроение подскочило, и во всех членах зазвенела уверенность в своих силах.
— Как я выгляжу? — Спросила она шепотом у Бабича. Впрочем, его детализированный ответ ей был не нужен, влюблен, дурень, и этим сыт, и одновременно полезен. Однако форма одежды не та, ох, не та. Ведь никуда кроме церкви в этой черной водолазке и коричневой юбке она больше заходить не собиралась. А эти сапожищи, вон дамочка на сцене издевательски гарцует на концертных шпильках. Но за неимением гербовой пишут на простой.
— Дай мне эту коробку.
Бабич еще не понял, что задумала его герцогиня, но сердце у него заколотилось. Он заразился от нее боевой энергией, он понял, что ему не удастся остаться в стороне, и был тревожно рад этому.
В тот самый момент, какой–то смутно знакомый по телеэкрану политик обнимал юбиляра, и всучивал ему огромную, полувынутую из ножен саблю, Лариса в два шага, пересекла полумрак, отделявший ее от двери, и открыла ее.
Итак, все началось с удачи.
Дверь вполне могла бы оказаться и закрытой.
Понемногу везло и дальше. На лестнице никого не было, на одной из лестничных площадок дежурила только переполненная окурками пепельница. Караул устал.
А вот и второй этаж. Слева двери трех классов, как в Братске, справа высоченные, в тяжких гардинах окна, за которыми снегопад. Как в Братске.
Было темно.
Паркет почти не хрустел. Когда впереди замаячили чьи–то шаги, легко нырнула за штору. Переждала три мужских походки, проследовавшие справа налево.
Комната над сценой. Захламлена, стулья, одежда на них, осветительная техника кучей, штативы, пластиковые бутылки. Лестница вниз за кулисы, вот она.
Через минуту Лариса уже смешалась с тем, кто ждал своей очереди, лениво или взволнованно. Покуривая, переговариваясь, любопытно поглядывая из кулисы на сцену. Не все были друг с другом знакомы, поэтому на новенькую никто внимания не обратил.
Лариса осмотрелась, и сделала несколько неблагоприятных для себя выводов. Ну, то, что она смотрится по меньшей мере убого со своими тремя гвоздичками на фоне этих корзин с невиданными цветами, громадными подарочными чеканками, портретами в полный рост, коробками с редкой бытовой техникой, это ладно. Хуже было другое — на сцену пускали по списку. И самого выхода на сцену стояла худая мымрочка с двумя вздорными косичками схваченными на затылке резинками, и в толстенных очках, в руках она держала список, в который тыкала острием карандаша. К ней подходили, назывались, она сверялась по написанному, и строго кивала — вы следующий.
Понятно, что никакой организации «Братья и сестры» в этом списке быть не могло.
Какую следовало избрать тактику?
Можно было дождаться самого конца церемонии, и тогда, в атмосфере ослабленной внимательности…
