Забрав свой сок, Пётр уселся за самый дальний столик. И тут в кафе ввалилась ватага парнишек, явно одного возраста с Петром. Ларин Пётр отвел глаза — парнишки как парнишки, такие каждые выходные пьют пиво и играют на гитаре в небольшом скверике напротив дома Спа-сакукоцких.
И тут, словно он произнёс вслух фамилию своих родственников, чей-то ломающийся грубый голос резко выкрикнул:
— Спасакукоцкий!
Пётр вздрогнул. Секунду он вглядывался в окликнувшего его мальчишку лет пятнадцати. На какую-то долю секунды ему показалось, что волосы вот-вот зашевелятся у него на голове, потому что перед ним стоял Руслан Зайченко. Дядин сослуживец и, так сказать, приятель, Руслан Зайченко собственной персоной, только как минимум на двадцать пять лет моложе.
Пётр помотал головой по сторонам, всё ещё надеясь увидеть здесь другого юношу, нелепого белобрысого очкарика, внешне неуловимо похожего на него самого, юношу, фотографии которого он часто видел в семейном альбоме. Отец Петра и его младший брат внешне мало отличались между собой, однако мать Петра всегда утверждала, что на дядю Ларин Пётр похож всё же больше, чем на родного отца.
— Какого чёрта ты здесь делаешь? Я же тебе ясно сказал — в «Чебурашку» ни ногой!
У Петра не осталось сомнений — реплика Зайченко, которому могло быть 15–16, относилась явно к нему. И тут развязный парень направился просто к нему. Пётр лихорадочно стал соображать, что же теперь делать: подростковые драки в школе номер семь не практиковались. Впрочем, была надежда на то, что Зайченко не станет связываться с малолеткой. Но Зайченко прошёл мимо, куда-то за спину Петра, и, обернувшись, Ларин Пётр разглядел наконец в полумраке, за огромным аквариумом, в котором не было никаких рыб, а только гора водорослей, среди которых ползала унылого вида бесцветная черепаха, ещё одного парня, ровесника Зайченко, однако его можно было принять и за мальчишку. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кто это. «Дядя Жорж» — точнее, его юная копия — испуганно захлопнул учебник по математике и беспомощно уставился на Зайченко, хлопая близорукими глазами. Перед ним в алюминиевой вазочке стояло растаявшее мороженое.
— А, привет… Руслан, я хотел сказать, что уже почти всё сделал…
Очевидно, эти слова сразу лишили Зайченко боевого задора. Он покровительственно, как будто что-то вспомнил, положил руку на плечо двеннадцатилетнему Георгию Спасакукоцкому. Было заметно, насколько последний не в восторге от этого прикосновения.
— В смысле, и сочинение, и математику? Спасакукоцкий идиотски улыбнулся, и у Петра исчезли последние сомнения в том, что это его дядя Георгий.
— Нет… Я сделал математику и чертежи, а сочинение же к понедельнику, я сегодня ещё…
— Ну ты больной, да?! — почти взвыл Зайченко. — Мне же ещё переписать надо. Что, я понесу твои каракули? Я приклею в свою тетрадку твои вонючие листочки, да?
Зайченко заводился от собственного ухарства. Он орал на всё кафе, наслаждаясь тем, что на него с возмущением и страхом смотрит молоденькая продавщица.
— Что, специально меня подставить хочешь, да? Сильно умный?
— Но я же с утра всё принесу! — решился наконец оправдаться Спасакукоцкий не без отчаянной решимости в голосе. — Мы же во вторую смену. Что, ты за полдня не перепишешь?
— Не перепишу! — заорал Зайченко, — у меня с утра другие дела, ясно? А сегодня, когда отец припрётся уроки проверять, у меня должно быть сочинение!
И тут он невольно осекся, потому что заметил, с каким вниманием его дружки рассматривают незнакомого мальчишку младшей возрастной категории, сжимающего в руках пустой стакан.
— А это что за редиска? — Зайченко не хотелось униматься, обнаружив незапланированного зрителя. — Что это у нас такое?
Руслан Зайченко был изумлён не меньше тётки из «Пельменной»: мальчик в супермодных и суперредких джинсах — это что-то маловероятное. Потому Зайченко решил не задумываться о столь сложном для его понимания явлении и потретировать Спасакукоцкого ещё малость.
— Ну, так когда мне сочинение будет? Тот, похоже, вообще впал в столбняк.
— Ладно, жри своё мороженое, — снисходительно бросил Зайченко. — До восьми чтобы было! Только, чучело болотное, не вздумай, если меня не будет, мамаше моей отдавать. Сиди жди в подъезде. Пока.
