— Недоразумение с новой учительницей, господин офицер? — последние слова Ситникова предназначались как раз для того, чтобы Зайченко не сомневался в том, что учитель слышал последнюю часть разговора.
— Вы подслушивали, учитель?
— Нет, новая учительница говорила достаточно громко. Простите, я должен её догнать. Собирался рассказать ей о ситуации с местными будущими учениками.
— Боюсь, что сударыне народолюбице не пригется собрать своих воспитанников в школь. ном классе. Так что не трудитесь, i учитель.
— Что вы имеете в виду?
— Гнездо бунтовщиков, свитое ими под самым носом его сиятельства.
Лукавить было бессмысленно. Это хорошо понимали и поручик, и Ситников, и притаившийся в кустах Пётр.
— Вы… У вас поднимется рука на женщину?
— У меня — нет. У того, с кем ей придётся беседовать в Третьем отделении, — возможно. Впрочем, она столь хороша собой, что, возможно, удостоится лучшего обращения, нежели её родственник Вито-жинский, который напоминает мне, простите, того страуса, который невинно демонстрирует свою заднюю часть, высунув её из песка, в который он предварительно спрятал голову.
— Вы… омерзительны, поручик. Неужто вам не противно от своих собственных слов, не говоря уже о поступках?
Поручик Зайченко в упор посмотрел на Ситникова. Нет, он ничему не удивился. Подобные вещи ему в последний год регулярно приходилось выслушивать от тех щенков с длинными аристократическими пальцами и не менее длинными родословными, с которыми он старался «по-отечески» побеседовать, прежде чем отправить их по ту сторону Урала. Но этот худосочный учитель…
Поручик возмутился и, вскинув голову, объявил:
— Я вас вызываю. Стреляться будем без секундантов. Гневить Господа завтра мы не станем. В понедельник в девять утра на этом месте.
С этими словами поручик жандармерии Семён Зайченко, злорадно улыбаясь, резко развернулся и энергично зашагал в сторону оврага, где он привязал свою лошадь.
Ситников вернулся в заросли, где притаился Пётр. Особой тревоги его взгляд не выражал.
— Надеетесь на то, Ситников, что дуэль назначена на девять утра, а в восемь утра локомотив, который нас отсюда увезёт, прибудет на станцию?
— Полагаешь, что произойдёт что-то непредвиденное?
— Ну, не знаю. Теоретически — да. Вдруг поезд опоздает?
Пётр увидел, что последние его слова прошли мимо ушей Ситникова. Инженер-химик неотрывно следил взглядом за удаляющейся фигуркой Северины.
— Ступай к Витожинскому, хорошо? Расскажи ему, что здесь произошло. А я пока догоню Северину…
Вечерняя прогулка с воспоминаниями и любованием звёздами. Северина рассказывает о себе. Влюблённый изобретатель. Каждый выбирает свою дорогу. Последняя ночь в прошлом.
Северина почти обогнула озеро, когда её догнал запыхавшийся Ситников.
Она не удивилась, обернувшись на его шаги, и улыбнулась ему как старому знакомому. Не находя слов от волнения, Ситников молча взял её под руку и стиснул в руке её холодные пальцы.
— Вы хотите вернуться туда, в сторожку?
Она вскинула на него быстрый взгляд, в котором опять же не было ничего похожего на удивление.
— Вы всё слышали?
— Почти всё.
— Омерзительный тип…
— Да, Северина.
— Знаете, господин учитель… Юлиан. Мне хочется пройтись. Вы проводите меня до деревни?
— Разумеется. Именно это я хотел вам предложить… Если вы не возражаете, мы можем заглянуть ко мне, и, если вас не смущает гостеприимство старого холостяка, мы с вами выпьем чаю с малиновым вареньем и попробуем разобраться с вашим телескопом.
…Пётр, сбиваясь и старательно увиливая от небезопасных мест в изложении своей истории, всё ещё рассказывал Вито-жинскому о произошедшем на озере, когда Ситников и Северина торопливо шагали к деревне. Начал накрапывать дождь, и погружённая в красноречивое молчание пара невольно вынуждена была ускорить шаги.
Войдя в бывшую кузницу, Северина первым делом направилась к телескопу.
— Вы любите астрономию, Северина? Удивительное пристрастие для молодой женщины.
— Оно досталось мне в наследство от отца. Вместе с этим телескопом.
— Женщине сложно заниматься в наше время наукой. Особенно в России.
— Женщине вообще сложно… заниматься тем, что влечёт её сердце. Иногда этому мешает собственная нерешительность, иногда — внешние обстоятельства. К сожалению, тихая домашняя жизнь и занятия наукой — то, о чём я мечтала с детства, и то, чем, увы, заняться я себе позволить не смогла. Точнее, мне этого не позволили… люди и события.
