— Простите мое невежество, — робко прервал артиста Данелия. — Но мне бы хотелось знать, с какой целью питон на хвост у вас становится?
— Но позвольте… Это же номер такой! Вы что, в цирке не бывали? — Минаев посмотрел на следователя так, словно перед ним сидел живой марсианин или, по меньшей мере, бушмен из пустыни Калахари.
— Бывал, бывал! — Данелия обиженно поморщился. — Ну конечно же, бывал!.. И вас сколько раз вместе с Володей видел, восхищался всегда… Но сейчас, видите ли, особый случай. Я как бы — вы должны меня понять — официальное лицо. Так забудьте на миг, что перед вами сидит ваш горячий поклонник, и не удивляйтесь кажущейся наивности моих вопросов. Это нужно для пользы дела.
— Да? — скептически прищурил глаз Минаев. — Тогда ладно… Спрашивайте, что хотите.
— Благодарю. Вот вы и расскажите мне суть вашего знаменитого номера.
— Номер действительно знаменитый… — Минаев глубоко вздохнул, и стало видно, как под олимпийским костюмом горделиво налились могучие мышцы.
«Здоровый парень все-таки! — уважительно подумал Данелия. — Невзирая на возраст. Иначе разве с удавом совладаешь?»
— Номер, вы это правильно заметили, мировой! Никто такого с шестиметровым питоном не достигал!
— Шесть метров?!
— Именно… Где я теперь другого достану? В Индии, между прочим, питоны стоят по сорок рупий за ярд. Да пока выучишь, сколько времени пройдет! А есть-пить мне надо? Детей кормить?
— Не волнуйтесь, Онуфрий Павлович. Мы приложим все усилия, чтобы отыскать его. Никуда он не денется. Не волнуйтесь. Питон, знаете ли, не иголка и не человек. Его найти легче.
— Вы уж постарайтесь. — Минаев просительно втянул голову в плечи. — С песчаным удавчиком или там полозом уральским не та работа. Не тот коленкор! И на зрителя меньшее впечатление производит. Знаете, сколько я ежедневно теряю?
— Не волнуйтесь! — Данелия едва только не скомандовал, но тут же, чтоб отвлечь артиста от горестных подсчетов, мягко переключил разговор на более оптимистическую тему: — Выдающиеся достижения советского цирка обязывают нас как можно быстрее найти замечательного питона.
— Спасибо вам! — растрогался артист. — Спасибо! Я ведь правду говорю, что никто в мире не может сейчас показать пляшущего питона. Я же знаю! Каждый сезон на гастроли за рубеж ездим… Да, только Колька Ванашный мог поставить большого питона на хвост.
— Как вы сказали? Ванашный? Кто он?
— Не слыхали? — удивился артист. — Впрочем, его мало кто теперь помнит. А до войны очень известен был. Правда, только среди своих, среди нас, артистов, значит. Публика его только-только стала принимать, а тут война. Не довелось ему славы настоящей изведать. Вот и не помнят его потому… А ведь выдающийся дрессировщик был. Это я вам говорю!.. Только, хоть о мертвых плохо не говорят, мерзавец тоже… Ох какой мерзавец! Как он зверей избивал! Душа кровью обливалась глядеть на его безобразия. И к людям такой же беспощадный был, к жене даже. Глаза белые-белые, и зубы друг о друга от бешенства клацают мелко-мелко. Да… Номер с пляшущим питоном я у него перенял. Его разработка. Только я с Володькой по-человечески обращался, ласково, а он своего питона, Наг по кличке, полосовал за милую душу. Вы представляете, до чего надо змею довести, чтобы она при одном виде укротителя, что твоя струна, дрожала?! Он и на хвост-то Нага этого битьем поднял. От боли ведь не то что на хвосте — на голове извиваться станешь…
— Вы говорите, он умер, этот Ванашный?
— Без вести пропал в первые месяцы войны… Был слух, что к немцам перебежал, только никто толком ничего не знал. Одним словом, не вернулся с войны человек и все… Я-то всю войну прошел, аж до самого Будапешта… Между прочим, в доме отдыха этом самом — будь он трижды неладен! — однополчанина встретил. Он не то горняк, не то металлург с Горловки. Отдыхать приехал с женой. Вместо руки черный протез…
— В этом доме отдыха и пропал ваш питон?
— Именно. Только не пропал он. Украли его.
— Почему вы так думаете?
— Сам он от меня никуда не уйдет! Это точно. Только шаги заслышит, так уже свистит от радости. Я же его молоком из соски кормил! Сам цыплят ему жарил!
