— Через час, не ране, нам надобно восполнить запас дров да убрать за собою.
— Тогда прошу покорнейше извинения, — Сирин поднялся. — Быть может, встретимся еще в дороге, коли вы продвигаетесь в Барнаул. Уж кстати, не найдется ль у кого лишнего огнива в награждение за мою работу? Свое я потерял.
— Погодите, сударь, у меня будет, — Нелли пошарила по сюртуку.
— Или не потерял, не хотелось бы зря людей грабить, — студент вывернул меж тем карманы овчинного тулупа. Одно за другим промелькнули в его руках табакерка с эмалевым портретиком, платок, белая аптечная коробочка, верно с пилюлями, еще одна, пустая и помятая, захватанная сафьяновая книжечка для записей, золотая зубочистка, зеркальце. — Нет, потерял-таки, благодарю, юный друг.
— Будем поторапливаться и мы, — произнес отец Модест, когда Сирин скрылся в дверях. Вид его казался озабоченным. — Мы с Вами, Филипп, по дрова…
— Чего это выронил москвитянин-то? — Катя проворно нагнулась. — Ишь ты, олух небрежный. Потом, поди, затужит.
На раскрытой ее ладони лежал странный золотой перстенек, слишком маленькой для мужской руки, а главное, в виде черепа.
— Фу, пакость какая! — сморщилась Параша.
— Неужто женский? — удивилась Нелли.
— Сие кольцо мужское, но на мизинец, — отец Модест обменялся многозначительными взглядами с Роскофом. — Мне и иные признаки сразу показались… Шила в мешке не утаишь.
—Кто-то мне когда-то рассказывал про такой перстень, — задумалась Нелли. — Только не вовсе понятное.
— Даст Бог встретимся еще, так верну, — Катя сунула перстень в кармашек для часов, коих у нее не было.
— Едва ли сей молодой человек за то поблагодарит, — криво усмехнулся отец Модест. — Он вить в кармане его держал, не на виду. Так что и не вздумай.
— А чего мне с ним тогда делать?
— Прибереги покуда до поры. Как знать… — отец Модест казался раздосадован.
— Да что ж это такое? — Нелли вспомнить не смогла и не утерпела. — Что сие гадкое кольцо обозначает?
— Расскажу тебе как-нибудь после, — Роскоф также казался нахмурен.
— И мне! — встряла Катя.
— Да уж конечно всем троим. — Отец Модест вновь поднял топор. — За дела, коли не хотим тут заночевать во второй раз!
Но заночевали уже в Перми, в которую, правда, успели лишь к ночи. Заснеженный по печные трубы город не глядел большим соблазном для любопытства Нелли, несказанно обрадовавшейся единственно белой баньке. Куда как приятно оказалось воротить волосам естественный их цвет, Нелли не стала даже пудриться. Параша на целый день затеяла стирку и раз по пять таскала тяжелые корзины белья полоскать на ближней мойке, а потом развешивала на хрустящем морозе. Катя, под предлогом мужского костюма, от сей работы охотно отговорилась. Однако ж переодеться потом в чистое рада была и она.
Четверо суток путники отдыхали, а лошади их отъедались в покое. Нелли добыла в лавочке книжку комедий господина Молиера и принялась за них, к ужасу Роскофа, порой хватавшегося от ее французского выговору за голову.
— Кто ж тебя обучал? — стонал тот.
— Обучали-то хорошо, только я ленилась, — преспокойно отвечала Нелли. — Я учиться вить не люблю, только читать.
Мороз стоял такой, что некоторые дамы хаживали по улицам и ездили на санях защитивши лица меховыми полумасками. Мода сия, следуя коей можно было не опасаться явиться на балу с красным носом, имела и известный недостаток: знакомые не всегда могли узнать друг дружку.
— Воистину, ледовый карнавал, — смеялся Роскоф.
Насмешки его ничуть не помешали Нелли запастись такой же беличьей вещицею в дорогу. Параша с Катей гневно отвечали, что предпочтут десять раз обветриться, чем напяливать «машкеру».
— Между тем Нелли разумна, — говорил отец Модест, оборачиваясь на скаку в сторону плывущей в сияющем хрустальном мареве Перми. — Дальше будет еще хладней.
С тракту, пыля из-под копыт сверкающим на солнце снегом, путники свернули на проселочную дорогу, следуя карте отца Модеста.
— Мы вить не будем в Екатеринбурге?
— Незачем!
Нелли вырвалась далеко вперед. Неожиданно Нард, пряданув ушами, взвился в такую свечку, что она еле удержалась в седле.
— Ты чего вытворяешь, злая лошадь? — обиженно выкрикнула Нелли.
