Лапти сталинизма - страница 17

Шрифт

Интервал

. Выводы Н. Б. Барановой несколько дополняет — в отдельном сюжете о концепте коллективизма — диссертация ее ученицы Н. А. Володиной[97]. Наконец, одной из лучших работ в области изучения социально-психологических аспектов истории 1930-х годов, как нам представляется, является диссертация С. И. Быковой, посвященная проблеме политических представлений горожан Урала[98]. Активно используя различные антропологические теории, она анализирует политику как социокультурное явление. По мнению С. И. Быковой, для советской политической культуры был характерен особый хронотоп, в котором прошлое и настоящее не имели самостоятельной ценности. В такой культуре смысл человеческой жизни определялся ее устремленностью в будущее. Эта особенность, по мнению уральской исследовательницы, имела два следствия: 1) формировала определенные маркеры для обозначения категорий социальной стратификации («бывшие», «новые» люди); 2) создавала новую этическую систему, в которой обесценивались ценности частной жизни. В итоге эти базовые предпосылки привели в 1930-е годы, с одной стороны, к появлению культа вождей и героев, а с другой, обусловили формирование в общественном сознании зловещего образа «врага народа», тем самым в какой-то мере способствуя эскалации репрессий. Суммируя вышесказанное, мы можем заключить, что несмотря на появление в 1990-е — 2000-е годы ряда интересных исследований, посвященных различным сюжетам социокультурной истории, так или иначе характеризующих те или иные стороны политического сознания крестьянства 1930-х годов, его комплексный анализ так и не стал предметом глубокого научного анализа.

2. Источники

К настоящему времени в изучении социокультурных аспектов истории советского периода в России сложились две научные традиции, представители каждой из которых предполагают обращение преимущественно к определенному кругу источников. Для одних исследователей таковыми являются разнообразные материалы политического контроля над населением страны (политические сводки, отчетная документация государственных и партийных структур, спецсообще-ния органов ОГПУ-НКВД, материалы перлюстрации). В частности, с преимущественной опорой на эти документы были написаны работы В. С. Измозика, С. В. Ярова, Н. А. Ломагина, А. В. Голубева и др.[99]

Другие историки в своих научных изысканиях опираются на такой источник, как «письма во власть» — широкий комплекс разнообразных обращений, заявлений, жалоб, доносов простых советских обывателей в органы государственной и партийной власти, а также политическим лидерам Советского Союза и в редакции советских газет. К числу этих исследователей прежде всего следует отнести Т. П. Миронову, А. Я. Лившина, И. Б. Орлова, С. Н. Тутолмина и др.[100] Разумеется, граница между этими традициями условна, и те и другие авторы не чураются использовать в своих работах различные типы документации, однако их предпочтения вполне очевидны, если взглянуть на содержание издаваемых под их редакцией сборников документов[101] или же на разработанные ими изощренные методики анализа избранных ими документальных комплексов[102]. Зарубежные историки «советской субъективности» нашли свой собственный путь понимания советского прошлого также через обращение к определенному типу документов. С. Коткин в одной из своих статей подчеркивал, что ни открытие ранее секретных советских архивов, ни многочисленные публикации последних лет сами по себе не могут привести к концептуальному переосмыслению советской истории. По его мнению, толчок дальнейшим исследованиям может дать широкое привлечение биографических и автобиографических материалов[103]. Историки данного направления сегодня активно изучают воспоминания, дневники, автобиографии, следственные дела, то есть материалы, дающие представления о роли индивида в жизни советского общества.

Все названные виды источников могут предоставить исследователю богатый материал для изучения социокультурных аспектов истории Советского Союза. Однако явное или неявное выделение одного круга документов в качестве базового, на наш взгляд, сужает исследовательские возможности, направляет мысль историка по уже заранее проложенному руслу. Политические сводки и другие материалы, содержащие свидетельства политического контроля над обществом, из этих трех комплексов источников являются наиболее деиндивиду — ализированным типом документов, поэтому сложно говорить — основываясь только на этих источниках — о политических представлениях и идентичности крестьян. Зато они представляют собой богатый материал для изучения общего социально-психологического климата в деревне. Заостренность авторов «писем во власть» на определенных проблемах своей жизни изначально требует от исследователя обращения к анализу представлений о тех общественных институтах, которые эти проблемы порождали и разрешали. Все это делает их наиболее репрезентативными для изучения образов власти, существовавших в массовом сознании крестьянства. Наконец, автобиографии, личные дневники, свидетельские показания — уже в силу самого жанра такого рода источников — подталкивают исследователя в направлении изучения проблем идентичности. Таким образом, каждый из названных видов документов с наибольшей степенью достоверности позволяет проанализировать лишь определенную грань ментального мира крестьянина. Для комплексного анализа изучаемого феномена требуется использование всех названных типов источников. Этот принцип, по нашему мнению, позволит более полно осветить феномен политического сознания, избежав при этом концептуальной детерминированности исследования вследствие предпочтения того или иного типа источника.