- Все там будем, - ответил он. - Но мы хоть уже не задаром.
- Когда-то давно я читал одну повесть. Ее герой, серб по национальности, говорил: "Вот другие народы создавали культуру, строили красивые города. Мы же все время или землю пахали или ратовали, то есть воевали." Не берусь за точность, читал я на сербском. 20
- Конечно, он немного утрировал, продолжил я, - но доля правды в его словах все-таки содержалась. Почему вот так некоторым народам, и нашему в том числе, приходится постоянно воевать? Другие же живут спокойно. Вот швейцарцы, или, скажем, голландцы?
- Ну, сейчас, скажем, скорее всего, всем пришлось так. А насчет справедливости. Помнишь Мефистофеля:
Вам говорят, нет правды на земле,
Но правды нет выше!
- Приятно разговаривать с человеком, цитирующим Гете, - подколол его я. - Но от этого не легче.
- А если серьезно, то так, к сожалению, всегда бывает. Вот мы, русские, - он подчеркнул это слово21, - всегда несли только добро. Даже освобождая чужие города, Краков, например, старались обойтись минимумом разрушений. Варварские же бомбардировки англо-американцев стали притчей во языцах. А как те же самые поляки или немцы относятся к нам и к американцам? Но сейчас у нас две новости. Одна хорошая - наших врагов разгромили. И плохая. Нас тоже. Так что будем сопротивляться. Надеюсь, все народы России опять, как и в годину Великой Отечественной, станут вместе. И сербские, кстати, братья опять будут плечом к плечу с нами.
Я не стал ничего говорить. Хоть я и разделял его слова, уж больно они были прокламаторскими. Как у артиллериста из повести Герберта Уэллса "Война миров"22. Оно, конечно, было бы хорошо, если бы, но на самом деле-то все обычно обстоит не так.
Честно говоря, я не был вполне уверен, что если бы в этом новом мире лично для меня нашлось бы достойное место, то я не воспринял бы его с радостью. Ведь, в конце концов, что хорошего было в том мире, что мы потеряли? Нет, что-то хорошее, конечно, было, но..., в общем, и так все понятно. "Если бы каждому дать виллу в Швейцарии, то никто бы не протестовал против режима", - пришли на ум слова героя "Семнадцати мгновений весны". Но я не стал делиться этими мыслями с Никодимом.
***
Между тем эльфы начали активизировать свою охоту. И их можно было понять. Как, впрочем, и нас. Ни один захватчик не любит партизан. И ни один партизан - захватчиков. Это, так сказать, диалектическое противоречие.
Пока нам удавалось справляться. Пока. А ведь всего с открытия условных врат, разъединявших наши миры, прошло каких-то две недели. И сколько всего успело произойти! Что же нас ожидало через два месяца. И сколько нам вообще предстояло еще прожить? На этот вопрос, пожалуй, ответить не мог никто.
Глава 10.
Этот разговор, как, впрочем, и как любой другой разговор, также завязался неожиданно. И также на одном из наших рейсов. Так уж получилось, что за все опасные мероприятия брались именно мы с Никодимом. Рауль же обычно оставался с детьми дома. Кстати это меня еще как раздражало, особенно, если учесть, что наши с Таней отношения стали охладевать... Однако, я отвлекся.
- Ты читал Баха? -спросил меня Никодим.
- А он разве не художник? - переспросил я, разыгрывая идиота.
- Я имею в виде не Иогана Себастьяна, а Ричарда.
- Того, что написал "Иллюзии"?
- И не только "Иллюзии". Я, как и он, всегда любил небо.
- Я тоже. Вот только зрение не позволило стать летчиком. А вообще небо и романтика, они почти не отделимы. Поэтому не удивительно, что такие писатели, как Ричард Бах и Экзюпюри были летчиками.
- Я тоже когда-то водил легкие самолеты, - произнес он с ностальгической нотой.
- А мне вот не пришлось. Зрение не позволило. Так что пришлось остановиться на третьем разряде парашютиста. Тут совсем неподалеку размещался ДОСАФовский аэродром.
- Вот как! Я вырос не здесь и об этом не подумал. Можно было бы попробовать полететь к Москве, посмотреть что там. Может, удастся продумать что-нибудь для сопротивления. Как, полетишь со мной?
Последний вопрос уже обращался ко мне.
Что я мог ответить. Полети я, на кого останутся дети. А даже Таню я все еще продолжал считать ребенком. И, собственно так оно и было. Хотя по отношению к ней другое чувство уже давно заняло мое сердце.
