Замышляев с трудом поднял ее, хотя, конечно, не она главная деталь для героев, а мускулы, и положил на постамент. Тут только он обратил внимание, что сфинксы куда–то исчезли. Наверно, их эвакуировали как музейную редкость…
Он побрел вдоль реки, вспоминая первый приезд в этот город. В том мае он был еще в плену рифмованных строчек. Ева шла вдоль Невы в легком зеленом сарафане на бретельках. В нем она влетела и на экзамен, ошарашив своей праздничностью скучных дам, похожих на засохшие тюбики красок, которыми никто не воспользовался в свое время, когда они были упругими и податливыми… Ей с ходу сделали выговор, но предмет она знала отлично. Экзамены сдала, а вот сессию… Его арестовали накануне, и она вынуждена была выручать его. Ходить по кабинетам, где сидела всякая мразь. Звонить разным людям. В том числе и «совести нации», которая, трясясь от страха, одно лепетала: «Нет, нет, не могу…»
Аресты повторялись несколько раз, пока она не поняла: Академию ей не позволят кончить. Их записали в диссиденты.
В первый раз его бросили в психушку при генсеке Порче. То был человек, смертельно больной неизлечимой болтливостью. Граждане империи знали: если газеты задерживаются, значит, Порчу опять прорвало, как канализацию. Опять не удержался от искушения произнести очередную историческую речугу. И пусть она ничем не отличалась от предыдущей, и на сей раз это словоизвержение подавалось как откровение божье. Этот попугай, заучивший одно слово «перестройка», был уверен, что одним этим заклинанием сделает страну счастливой и на века заслуживает благодарности. Замышляев же считал, что у политиков чрезвычайно развит комплекс проститутки, а пора бы им научиться кое–что различать. История — не задница, которой они привыкли вилять, стремясь привлечь на свою сторону поклонников. Из всех докладов, интервью, книг этого «реформатора» в голове Замышляева застряла одна фраза: «Как–никак мы люди цивилизованные». Визитная карточка для иностранцев. С «цивилизованными людьми» провинциальный автор поссорился при следующих обстоятельствах…
Обгорелый трамвай, проносящийся мимо, проскрежетал так, что спугнул воспоминания. Замышляев оглянулся.
Перед самым носом трамвая проскочил сфинкс, спустился к реке и начал лакать воду. Вот сейчас повернет мраморную голову, узнает его и начнет расспрашивать о дороге в Фивы, а он не силен в египетском, не знает даже, как вернуться в Троцк, куда раньше на автобусе добирался за полчаса. Кстати, сколько имен было у этого городка. Это не первое…
На транспорт надеяться нечего. Придется топать через весь Питер…
Пламя пожирало великий град. Длинным языком вылизывало глазницы окон, словно леденцы, спрыгивало с подоконников внутрь комнат, хватало все, что представляло для него интерес, вышибало двери, выметалось в коридор и там буйствовало, трясло рыжей головой, рассыпая огненную перхоть, плясало до упаду, схватывалось за грудки с встречным пламенем, старалось подмять, сливалось с ним, перло напролом, опустошая здание. Перекидывалось на другое, третье…
Брошенными факелами чадили троллейбусы, машины, танки, бронетранспортеры. Среди них карета. Недавно здесь отбушевало последнее сражение, решившее судьбу планеты. По угомонившимся навсегда героям, похожим на раздавленных насекомых, группами, в одиночку, ордами валили уцелевшие в этом аду граждане. Нет, они не метались в отчаянье, они катились в одном направлении. Путь им указывал однорукий пенсионер Файбисович. Злые языки в Болванске, откуда он был родом, утверждали: вторую руку ветеран потерял, когда его тащили в партизаны. Но нас не интересуют такие мелочи. Это он, будучи на заслуженной пенсии, выйдя во двор по нужде, совершил открытие: у Земли есть сестра. На Площади кровопусканий приземлились спасательные корабли планеты–дублера. Да, да, миры опять сблизились. На планете–двойняшке тоже то ли идет война, то ли у них тоже к власти пришел свой генсек Порча, но тамошние жители решили выделить три корабля для своих братьев по…
— По безумию! — встрял кто–то в речь астронома.
— Заткнись, чучело! — напустились на наглеца сразу несколько содомлян.
