Генерал ссутулил плечи, как бы придавленный тяжестью положения.
— Остается одно, — выпрямляясь, сказал он. — То, о чем мы думали как о крайней мере. Доставлять продовольствие по льду. Другого выхода нет!
— Решение единственное, — ответили ему. — Военный Совет фронта поручает вам осуществить его.
— Мне?
— Никто, нигде и никогда еще не делал такого… Но послезавтра утром у нас на столе должен лежать проект приказа о создании ледовой дороги через Ладогу!
Разговор был окончен. Генерал встал, козырнул и вышел из кабинета.
Кабинет генерала был внизу — попроще, потесней. Он кивком пригласил к себе двух молодых офицеров, дежуривших у двери. Закуривая, сказал им:
— Завтра на девять утра пригласите ко мне… — Офицеры привычно вынули блокноты, — ведущих сотрудников инженерного управления фронта, командиров восемьдесят восьмого мотостроительного батальона и шестьдесят четвертого дорожно-эксплуатационного полка, начальника Ириновской железнодорожной ветки, профессора Молчанова из университета…
— Он эвакуирован в Казань, — сказал один из офицеров.
— Ага… Ну кто там остался с его кафедры, гидрологов, специалистов по ледовому режиму озер и рек… — Генерал ходил по кабинету, обдумывая, чтобы никого не забыть. — Из автодорожного института…
— Все специалисты оттуда мобилизованы, работают в транспортном управлении фронта.
— Тем лучше… Знающего человека от водолазной службы… Секретаря Приладожского райкома партии, смотрителя Осиповецкого маяка и двух-трех старых рыбаков из тамошней рыбацкой артели…
— Далековато. Успеем ли к утру?
— Ничего, ночь длинная, возьмите машину, разбудите. — И продолжал диктовать: — Директора областного бюро погоды, управляющего Гужтрестом, директора тарной фабрики, директоров обоих авторемонтных заводов… А сейчас соедините меня с начальником автохозяйства фронта.
Три фронтовые потрепанные полуторки въезжали в Ленинград. Остановились у КПП в начале длинного проспекта. Часовой взял документы у солдата-шофера.
— Раненых везешь?
— Здоровых, — коротко ответил шофер.
В кузовах тесно сидели солдаты в ватниках, ежась от ноябрьского холода и ветра. Тлели огоньки самокруток. Некоторые выглянули через борт.
— Петёк, это Невский? — спросил коренастый крепыш с веселыми чуть выпуклыми глазами Коля Барочкин.
Высокий солдат, длинношеий и большеглазый, Петр Сапожников молча покачал головой. Его молодое лицо было точно обожжено огнем фронта, загрубело. Он смотрел на родной город, узнавая и не узнавая. Перегороженные укреплениями улицы. Разбитый снарядом дом. Перевернутый искореженный трамвай.
Полуторки двигались набережной Фонтанки мимо хмурых особняков с выбитыми стеклами.
— Сейчас будет мост, а по бокам статуи — знаменитые копи Клодта, вот там Невский, — кивнул Петр.
Показался мост и перспектива Невского, но коней на мосту не было — пустые постаменты.
Поворот, другой. И на всех улицах то тут, то там их встречали разбитые бомбежками дома. Петр привстал.
— Вот сейчас за углом мой дом будет, третий.
Полуторки свернули на набережную канала.
— Цел? — сосчитав, спросил Барочкин. Старый петербургский дом смотрел на канал окнами, крест-накрест заклеенными газетными полосками. Петр, не отрывая взгляда от дома, полез через борт..
— Куда?! Под трибунал захотел?! — Силой швырнул его на доски кузова Барочкин. — Прибудем на место, отпросимся!
В аллеях старого парка, вблизи окруженного флигелями дворца, меж мраморных пьедесталов и голых деревьев, рядами стояли полуторки, горели костры, слышался шум моторов, стук молотков и визг напильников. Здесь формировался автомобильный батальон.
Петю Сапожникова и Барочкина вел по аллее маленький остроскулый и остроносый старшина с красным лицом и быстрыми птичьими глазами, с рыжеватыми усами над губой, делавшими его старше своих лет. Должность его была — помкомвзвода, фамилия — Чумаков.
— Сколько за рулем? — коротко спросил он Барочкина.
— Трешница, — выразительно показал три пальца Барочкин.
— Это что за фразеологии? — Голос у Чумакова был резким.
— Три года.
— А вы? — спросил Чумаков Сапожникова.
— Три месяца.
— Подучим, — недовольно поморщился Чумаков.
