Отлегло на сердце, снова полнились чаши, расползались хмельные улыбки. На улице заиграли дудки-веселушки, зазвенели гусли, им ответили нытьем волынки (инструмент дивный, дуешь в одну дудку, а поют несколько), ритм задавали бубны шаманские и тамтамы. Про последние молва недобрая шла. Мол, натянута на них кожа человечья, а внутри томится душа какого-нибудь бедолаги.
Ничего больше не говорил Комер-сан. На его желтом пухленьком лице застыла слащавая улыбка, А глазки внимательно следили за мрачным Седобородом.
Тот не ел, не пил. Знал он, кому сказал Комер-сан про перемены, оттого и думу думал, изредка лишь взглянет на хозяина и снова в себя уйдет...
Лад ушел с пирушки еще до первых костров. Набив живот всякой всячиной, и запив медовухой, ощутил он вдруг потребность уединиться, дабы пища лучше усвоилась, а ум-разум прояснился. Но не так-то просто было выбраться из Посада. Всюду лица знакомые, слова приветливые, чьи-то руки под локоть хватают, чарку подносят. Пока не обошел все кабаки, не увидел всех дружков своих по нелегкому делу дружинному, пока не осталась в кармане рубахи длинной деньга одна, деньга бедная — медная, не добрался он до лесу. А как только в лесу оказался, направился сразу на заимку заветную, где когда-то пацаном-несмышленышем играл в игры про войну.
Заимка та была собственностью мастера кузнечных дел Наковальни Мечплуговича. Когда-то он поставил избу нехитрую возле болота вонючего. В том болоте Наковальня годами железо травил, после чего мечи делал отменные и рало крепкие. Но после появления в Посаде молодцов из ЗАО кузнечное дело, бывшее в руках Наковальни, претерпело существенное изменение. Никто не знает, как он сошелся с людьми Мафии. То ли своя нужда заставила кузнеца, то ли мафиозники почувствовали потребность в нем, но случай один до сих пор памятен люду посадскому.
Наковальня был членом совета Посада, и среди стариков, уютно обосновавшихся там, был единственным, в ком жила и бурлила сила необыкновенная. Природа на славу одарила удалью его.
Как-то в кабаке зашел у него спор с одним из Мафии. Тут же, как положено, установили заклад победителю и расчистили место в центре. Мафиозник успел нанести Наковальне три удара, больно шустрый оказался, после чего испытал на своей голове силу удара руки кузнеца. В землю так вошел, что пришлось пол разбирать в кабаке, — из толстенных тесаных досок одна голова торчала, а потом еще и из земли выкапывали любезного.
Но как бы там ни случилось, язык общий они быстро нашли. Тут же выросли на южной стороне Посада новые кузницы большие. Ветра большую часть года с севера тянули, вот и поставили кузни новые с юга, чтобы гарь да копоть дышать в Посаде не мешали, так Седобород подсказал.
С тех пор забросил Наковальня свою заимку возле болота. Обветшала она, потолок в два наката порушился от дождей и снегов, стены мхом заросли. Когда набрел на нее юный Лад, была она простым холмом, каких в лесу превеликое множество. Стал Лад на ней днями пропадать. Целое лето тайком приводил в порядок и к зиме готовил. После той зимы стала она ему домом вторым. А когда в дружину попал, превратилась заимка в место встреч тайных с девицами-красавицами, чьи родители не одобряли внимание своих дочерей к удалецкой стати дружинников. Не один Лад пользовался заимкой в таких целях. Многие дружинники-побратимы бывали там, жгли костры и уговаривали пугливых подружек:
— Да не бойся ты болота... Ну и пусть вонючее, зато никто сюда не заглянет. А что комары, эка невидаль, их и в Посаде хватает... Нечисть? Какая нечисть?! Здесь владения кузнеца Наковальни. А нечисть ох как боится кузни, разве ты не знала? Вот дуреха-то...
Так было бы и по сей день, ежели однажды одна из пугливых девок не рассказала родителям, где пропадала всю ночь. Отец той дурехи не стал шум поднимать, а пошел прямо к начальнику дружины Ярому Живодер-Вырвиглаз. Был он крепок как дуб, и такого же ума.
Двойное прозвище его имело прелюбопытную историю происхождения. Когда было Ярому лет двенадцать от роду, обнаружилась в нем страсть к изуверству над бездомными кошками. С какой стороны ни посмотри — занятие опасное. Кошки всегда в Посаде числились в прихвостнях нечисти, и та нечисть в любой момент могла отыграться на озорном мальчугане.
