В коридоре суетливо сновали зеленые и медленно двигались белые люди. Белые — видимо, больные, зеленые — врачи, мысленно разделила их она. Подойдя к первому попавшемуся зеленому субъекту, она спросила хриплым (видимо, от долгого молчания), голосом:
— Скажите, с кем я могу поговорить? — Я ничего не помню…
Синие, приятные глаза девушки-врача и удивленное молчание в ответ.
Она вновь робко попыталась объяснить.
— Полный провал в памяти, понимаете? Я совершенно не помню, ни как я здесь оказалась, ни кто я такая. Даже имени своего не помню.
Кажется, синеглазая докторша начала понимать. Она закивала головой и что-то пролепетала. Господи, на каком языке она говорит? Это определенно не английский. Если я говорю на английском — значит, я англичанка. Или — американка. Только на каком языке говорит она?
— Простите, я вас совершенно не понимаю.
Врач замигала-захлопала синими глазами, бросив ей еще пару фраз на своем быстром, выразительном языке. Потом кивнула головой (мол, знаю, куда тебе нужно), взяла ее под руку и повела прямо по коридору.
Куда теперь? Что, если здесь никто не понимает меня? Если все они говорят на… Знакомый язык… Кажется, я не раз слышала, как разговаривают на нем. Одно можно сказать с полной уверенностью — сама я никогда не говорила, а уж тем более, не думала на этом языке.
«И только синее, синее небо над нами». Интересно, какого цвета бывает отчаянье? Небо — синее, грусть — серая, страх — бледного болотно-зеленого цвета. А каким бывает отчаянье? Почему ей в голову приходят такие странные мысли? По меньшей мере, странные для такой ситуации. Может, она ненормальная, и это место — приют для душевнобольных? Не исключено, что ее догадка окажется правдой.
Медсестра, не переставая хлопать глазами бабочками, усадила ее в мягкое кресло, обитое коричневой кожей. Кажется, они дожидаются врача, в чей кабинет ее привели. Что дальше? И какого же все-таки цвета отчаянье? Наверное, оно фиолетовое. Точно, именно ярко-фиолетовое, с красными прожилками паники внутри. Скорей бы закончился весь этот бред. Только бы врач смог ее понять, только бы знал, куда ей идти, только бы сказал, когда закончится ее беспамятство, приводящее в фиолетовое отчаяние душу.
Звук открывающейся двери заставил ее повернуть голову. На пороге кабинета каменной стеной стоял рослый мужчина-врач. Невеселое у него лицо, подумала она. На хорошие новости можно не рассчитывать.
— Здравствуйте, мисс.
Какое счастье! Он говорит на ее языке! Он поможет ей! Он поймет ее!
— К сожалению, не знаю вашего имени. Думаю, вы сами мне его назовете. Меня зовут Антонио Ферелли. Я ваш врач. Мы долго ждали вашего выздоровления. Вы пролежали без сознания три недели.
Где ты, счастливая надежда, поманившая лучиком и тут же растаявшая?! Врач не знает твоего имени — на что ты теперь можешь рассчитывать? Антонио Ферелли — итальянец! Язык, на котором с ней разговаривала медсестра, акцент врача…
— Антонио Ферелли, — растерянно произнесла она. — Вы итальянец?
— Совершенно верно. Ведь вы находитесь в Италии.
Италия? Боже мой, только этого не хватало! Она не может быть итальянкой, она даже не говорит на этом языке! Отчаяние фиолетово-красной волной подступило к горлу, готовое криком исторгнуться из него.
— Сестра Челла предупредила меня, что выговорите на английском. К счастью, я неплохо знаю этот язык. Не в совершенстве, конечно. — Доктор отошел от двери и сел в кресло, напротив нее. — Вы туристка? Как вас угораздило упасть с этого обрыва?
С обрыва? Какого еще обрыва? Нет, этому бреду не будет конца. Она буквально вцепилась взглядом в карие сочувствующие глаза доктора.
— Мистер Ферелли… Сеньор Ферелли… — К ее глазам подступили слезы, которые она мужественно пыталась сдержать. — Я ничего не помню.
Ферелли понимающе закивал головой.
— Ничего удивительного. Вас доставили в больницу без сознания.
— Нет, вы не понимаете. Я не помню ни того, как меня зовут, ни кто я, ни где живу. Вся моя жизнь каким-то странным образом исчезла из памяти. Я даже не знаю, сколько мне лет. Огромный пробел в памяти, величиной во всю мою жизнь. Я в отчаянии! Понимаете, в отчаянии!
