— Я его не знаю и убежден, что Жаклин тоже не была знакома с ним.
— Объясните тогда, почему ваша приятельница отошла с ним в сторону?
— Этот приятный, внушающий доверие господин, казалось, нуждался в помощи…
— Хорошенькую же помощь оказала ему ваша подруга!
— Жаклин невиновна!
Даниэль склоняется над Раймоном, и он чувствует запах ее смуглой кожи.
— Послушайте, господин Сантей, я понимаю, что вы хотите защитить свою подругу…
— На что вы намекаете?
— Я ни на что не намекаю, лишь констатирую факт: больше сотни человек видели, как Жаклин Морсо, американская гражданка, вонзила нож в сердце честного и порядочного парижанина Жерома Дзубини, наследника большой цирковой семьи. Если этого для вас недостаточно…
— Нет, для меня недостаточно. И не должно быть достаточно и для вас. У нее не было мотива…
— Можно убить и без повода. Запомните это, господин Сантей.
Лицо Даниэль сурово и непроницаемо.
— Я могла бы арестовать и вас за соучастие в убийстве Жерома Дзубини, но у меня нет доказательств. Свидетели говорят, что видели, как вы вернулись к столику после попытки догнать вашу подругу. Соучастники обычно не совершают подобной глупости.
Раймон издает вздох облегчения: он не смог бы перенести даже минуты в заключении, и, кроме того, нужно было любой ценой помочь Жаклин. Нет ни малейшего сомнения, что она жертва какой-то интриги, заговора. Он вдруг осознает, что думает о Жаклин с неожиданной нежностью, как о маленькой девочке, невинной душе.
— Разумеется, вы должны оставаться в нашем распоряжении. Что, если рано или поздно найдутся улики и против вас, господин Сантей?
Раймон смотрит на инспектора Дженессе, ощущая глубокую тревогу.
Опустив глаза, он пожимает ей руку и спешит покинуть участок.
Прохладный рассветный воздух бодрит, но в сознании Раймона неотвязно присутствуют два образа: распростертый на земле окровавленный человек и суровый взгляд зеленых глаз инспектора.
11
12 марта 1971 года. Париж
Конец света
Сидя в баре «Александр», Джим потягивал двойной виски и ждал. Он ждал Пам и вспоминал о своей комнате в отеле «Георг V» и о только что выложенных из чемодана вещах. Он привез из Лос-Анджелеса совсем немного одежды, книги, две бобины своих фильмов, кассеты, подборки стихов, дневники, несколько фотографий и книгу, которую ему доверила Анн. Все, что для него было важно. Немного. Когда в Лос-Анджелесе он выбирал то, что хотел взять с собой, оказался удивлен, как мало ему действительно нужно.
Ему необходима была только Памела.
Он искренне и сильно жалел лишь об одном: нельзя взять с собой собаку, верного Платона. Он чувствовал себя предателем. Сейчас ему так хотелось поиграть с псом, почувствовать его тепло и привязанность! Платон — единственное, что еще по-настоящему соединяло их с Пам, совместная ответственность за жизнь дорогого существа, о котором нужно заботиться, содержать и кормить. Джим успокаивал себя, что оставил друга в надежных руках и снова увидит его.
Следовало начать все заново в другом городе. Он устал от бесцельного шатания по пляжам Калифорнии, от бильярда, от пьянства, от кокаина, от обязательного посещения всех знаменитых мест, где собиралась золотая богема американской и международной рок-музыки и хиппи.
В Париже, может быть, будет достаточно стихов и кино, чтобы выжить. Даже музыка не интересовала его так, как прежде. Она слишком привязывала к внешнему миру, ставила в зависимость от других, заставляла выполнять их желания. Да, скоро он собирался объявить Рэю, Робби и Джону, что больше не будет петь. Они вряд ли поймут это, но он чувствовал, что назад пути нет. Джеймс Дуглас Моррисон, настоящий Джеймс, уже переселился в Париж — мировой центр культуры, молодежного движения, нетерпимого ко всему застывшему и старому, открытого поискам новых идей и нового образа жизни. И ему хотелось участвовать во всем этом по-настоящему.
Джим попросил еще виски. Пам все не было.
Бар «Александр» находился напротив отеля «Георг V». Но номер, откуда Памела позвонила, требуя мчаться к ней, быть рядом, оказался пустым. И, вероятнее всего, уже несколько дней. Джим знал, что она сейчас с другим, с Жаном, но не ревновал, не мог себе позволить такого после того, что сделал с ней. Невозможность возвращаться к Пам каждый раз, когда необходимо, оказалась для него непереносимой. Пам была его тихой гаванью, его спасением, его единственной надеждой. Но сейчас его девочка выросла.
