Это маленькое каменное кольцо, простое, ничем не примечательное, с гладкой закругленной поверхностью. И оно тоже кажется странно знакомым. Элис всматривается внимательней. На внутренней стороне выцарапан рисунок. Сперва она принимает его за своеобразную печать. Затем, толчком, приходит понимание. Элис поднимает взгляд к чертежу на задней стене пещеры и снова смотрит на кольцо.
Узор в точности повторяется.
Элис не религиозна. Она не верит ни в рай, ни в ад, ни в бога, ни в дьявола, ни в духов, которые, по поверьям, обитают в здешних горах. Но впервые в жизни ее охватывает ощущение сверхъестественного, необъяснимого, присутствия чего-то, не умещающегося в рамках ее опыта и понимания. Она чувствует, как зло касается ее кожи, волос, стекает к подошвам ног.
Храбрости как не бывало. В пещере вдруг становится очень холодно. Страх хватает ее за горло, замораживает воздух в груди. Элис с трудом распрямляет колени. Что она здесь делает, в этой древней пещере? Теперь у нее только одно отчаянное желание: выбраться наружу, подальше от этого свидетельства давней жестокости, от запаха смерти — к надежному, яркому солнечному свету.
Но уже поздно.
Над собой или позади она слышит звук шагов. Шаги отдаются от каменных стен, отскакивают от скалы к скале. Кто-то идет.
Испуганно обернувшись, Элис роняет зажигалку. Пещерный зал погружается в темноту. Она хочет бежать, но не находит ступеней и выхода в тоннель. Она спотыкается, теряет под собой опору.
Падает. Кольцо откатывается обратно к костям, которым принадлежит.
2
КАРКАСОН, ЮГО-ЗАПАДНАЯ ФРАНЦИЯ
В нескольких милях птичьего полета на восток, в маленькой деревушке, затерянной в горах Сабарте, высокий худой человек в светлом костюме сидит за столом из темного полированного дерева.
Потолок в комнате низкий, а пол, выстланной большими квадратными плитками цвета красноватой горной земли, сохраняет в ней прохладу, несмотря на царящий на улице зной. Единственное окно закрыто ставнем, и в помещении было бы темно, если бы не круг желтого света, отброшенный керосиновой лампой, стоящей на столе. Рядом с лампой — стакан, почти до краев наполненный красной жидкостью.
По столу разбросаны листки толстой желтоватой бумаги, исписанные частыми строчками мелкого четкого шрифта. В комнате тихо, только слышно шуршание пера, оставляющего черный чернильный след, да звяканье кубиков льда в стакане, когда человек подносит его к губам. Тонкий запах вишневой настойки и тиканье часов, отмеряющих промежутки, когда пишущий задумывается, прежде чем снова взяться за перо.
В этой жизни мы оставляем после себя память о том, кем были и что делали. Оттиск, не более. Я многому научился. Я приобрел мудрость. Но изменил ли я что-либо? Не знаю. Pas a pas, se va luènh.
Я видел, как зелень лета сменяется золотом осени, как осенняя медь уступает зимней белизне, пока я сидел, ожидая наступления ночи. И снова и снова я спрашивал себя — зачем? Если бы я знал заранее, каково жить в таком одиночестве, оставаясь единственным свидетелем бесконечного круговорота рождений, жизней и смертей, — как бы я поступил? Увы, меня тяготит невыносимо растянувшееся одиночество. Я пережил эту долгую жизнь с пустотой в сердце — с пустотой, которая все эти годы ширилась и ширилась и уже не умещается во мне.
Я старался исполнить данные тебе обещания. Одно — выполнено, другое осталось неисполненным. Пока еще неисполненным. Последнее время я чувствую, что ты рядом. Наше время снова подходит. Все говорит об этом. Скоро пещера откроется. Все вокруг меня указывает, что это так. И книга, так долго остававшаяся надежно скрытой, снова будет найдена.
Человек откладывает перо и тянется к стакану. Глаза его потускнели, затянутые дымкой воспоминаний, но гиньолет крепок и сладок. Глоток оживляет его.
Я ее нашел. Наконец нашел. И я гадаю: узнает ли она книгу, когда я вложу ее ей в руки? Записана ли память в ее крови и костях? Вспомнит ли она, как мерцает и переливается переплет? Открывая и перелистывая страницы, бережно, чтобы не повредить сухого и ломкого пергамента, вспомнит ли слова, долетевшие эхом из глубины веков?
